– Мы забыли деньги дома. Нам негде жить.

– Ерунда, – сказал он. – Я поговорю со знакомыми. Поживете в долг. Потом переведете. Подумаешь, проблема.

– Но начался шторм, – не унималась я. – Не покупаешься.

– Сейчас я возьму дома плед и мы пойдем смотреть на волны. Хочешь?

Я закивала, но почему-то продолжила:

– Но ведь нам придется уезжать. Я из Питера. Ты останешься здесь.

Он засмеялся. А потом важно заявил:

– Я, кстати, уезжаю осенью учиться. В Питер. Уже поступил.

И смотрел на меня, улыбаясь. Я чувствовала себя дурой. И прошептала последнее, что осталось у меня в арсенале:

– У меня вьются волосы…

Он, продолжая улыбаться, покачал головой, а потом поцеловал меня в кудрявую макушку. Дул ветер, шел дождь, но мне стало невероятно жарко.

Затрещал об смс-ке мобильник. Писал папа: «Нашел деньги. Они были в твоем паспорте. Возвращайся, мы волнуемся».

Я посмотрела на моего парня. Он был таким, о котором можно только мечтать. И я сказала ему:

– Подожди, я сейчас позвоню.

Он кивнул. Я отошла в сторонку, чтобы он меня не услышал, нажала на вызов. И, когда подняли трубку, выпалила:

– Привет, Кузнецова. У нас все хорошо, понимаешь? Ты вообще понимаешь это или нет? Мозгами своими можешь понять? Ясно тебе? Ничего, слушай еще раз. Слушай внимательно. У нас, Кузнецова, ВСЕ ХО-РО-ШО!

15–25 августа.
Пятки с видом на море

Если, лежа, смотреть на свои ступни, то через растопыренные пальцы на ногах открывается вид на море. Море то появляется, то исчезает, и вместо него – мой палец. Но вдруг вид на море пропадает – его перекрывает Федька. Федьке девять, и он роет передо мною яму. Такую, чтобы поглубже и пошире. Бегает к морю, наливает в ведерко воды и выливает в свой бассейн. Этим Федька занимается уже два часа, и проходящие мимо опасливо в эту яму поглядывают.

Федька знает, как я люблю море, и поэтому делает еще одно море специально для меня – маленькое, компактное и чтобы далеко ходить не надо было.

– Федька, тебе не надоело? – спросила я.

– Молчи, женщина, – в сотый раз за сегодня повторил Федька услышанную где-то фразу. – Твой день – восьмое марта.

– Угу-угу, – подтвердила Сашка.

Сашка – это моя лучшая подруга. Она везде со мной. Если спрятаться в колодец или забраться на крышу, она и там меня найдет. Но я не против, пусть находит.

С речью у Сашки все нормально, просто она лопает персики и нектарины и никак не может оторваться.

– Тин, будешь нектаринчик? – заботливо предложила Сашка.

Я поворачиваюсь в ее сторону. Сашка протягивает мне последний нектарин и смотрит на меня жалостливо и одновременно гипнотизируя: «Откажись, откажись, это последний нектарин… Будет лучше, если его слопает Сашка, Сашке нектарин вкуснее, Сашке нектарин полезнее… В твоей жизни еще будут нектарины, но этот надо отдать»…

Я отмахнулась:

– Нет, спасибо, не хочется.

Сашка радостно пожала плечами:

– Ну, как знаешь. Я два раза предлагать не буду, – и, не дожидаясь моего ответа, откусила чуть ли не половину нектарина. Давясь, быстро его доела, чтобы я не передумала.

– Вкусный нектарин, зря отказалась, – произнесла Сашка, обгрызая косточку.

Федька посмотрел на всю эту несправедливость свысока. Потом долго рылся в пакете и наконец сказал:

– Тин, будешь помидор? – и протянул его мне.

– Нет, Федь, спасибо, не хочется.

– Ешь, я сказал! – сурово пробурчал Федька. Он в последнее время стал суровым и властным. Еще бы – единственный мужчина среди нас здесь, на море.

Я заныла:

– Он несоленый.

– А ты руки облизывай, – посоветовал Федька. – Они после моря здорово как соленые.

– Ты ей еще ноги посоветуй облизать, – заметила Сашка.

Федька пожал плечами. Ему что ноги, что руки – все равно соленые. Он бросил ведерко в рассыпающееся маленькое море и убежал купаться.

– Как маленький, – сказала Сашка. – С каким-то детским ведерком. Воду в нем таскает… Это ведерко взять бы, нектаринов накупить и сложить туда.

Сашка показала мне ладони.

– Руки липкие, – произнесла она. – Поэтому пойду купаться.

Сашка внимательно посмотрела на меня, чтобы я оценила, как здорово она умеет аргументировать свои поступки. Это ее парень, Юра, все переживал, что она действует наобум и объяснить ничего толком не может. Поэтому Сашка стала тренироваться на мне.

Я махнула ей рукой – мол, на здоровье.

– Еще я твои шлепки возьму, – сказала она. – Потому что мои надевать неудобно, а на камни наступать мне не нравится.

Я ничего не успела ответить, а Сашку ее объяснение полностью устроило – она надела мои шлепки и убежала к воде. Сашка здорово моет руки после нектаринов. По полчаса. Из воды ее не вытащишь.

Сюда, на море, мы приехали с ее и Федькиной мамой. Меня родители отпустили легко – мама вообще переживает, что нормальных каникул у меня не получилось. Вообще-то очень здорово, когда тебе пятнадцать, и вдруг появляются сразу и брат, и сестра. Но два младенца дома вместо одного – это в два раза больше рева, в десять раз больше забот, потому что когда они ползут, то ползут в разные стороны. Честно говоря, мне нравится за ними ухаживать. Но и на море тоже очень хотелось… Чтобы оно было большим и теплым.

Прибежал замерзший Федька. Он стучал зубами и переступал с ноги на ногу. Я достала фотоаппарат, чтобы запечатлеть, какой он маленький, замерзший и тощий. Федька недовольно буркнул:

– Ты мне лучше полотенце дай, что ты меня фотографируешь…

Федька замотался в полотенце и дрожал, и мы с ним смотрели, как плавает Сашка.

– Тин, смотри! – кричала Сашка и ныряла так, чтобы встать на руки и поболтать ногами.

– Круто! – кричали мы ей с Федькой.

И Сашке еще не нравилось, что Федька бегает с детским ведерком. Сама туда же – на руки в воде вставать!

Наконец Сашка примчалась к нам, обрызгала с ног до головы, и согревшийся Федька отбежал подальше. Сашка прижалась к моему плечу мокрой головой и попросила:

– Намажь меня кремом, чтобы я не сгорела.

– Ты ведь недавно только намазывалась?