– Чудесный подбор, кузина, – произнесла она, – от души вас поздравляю. Эти гобелены самой скверной стене придадут праздничный вид. Хоть гобелены пошли от наших аррасцев, но на этих, признаюсь, тона горячее, просто глазу отрада! Просто поют! Большие искусники потрудились для вас.
– Это гобеленщики моего родного края, – пояснила Клеменция, – однако, должна признаться, родом они из ваших краев, во всяком случае, главные мастера. Впрочем, эти люди странствуют повсюду. Бабушка, которая прислала мне эти ковры, чтобы возместить свадебные подарки, погибшие во время бури, направила мне также и сновальщиков. Временно я их поселила здесь поблизости, и сейчас они работают на меня и для двора. Но если вам или Жанне угодно будет их занять, смело располагайте ими. Закажите им любое изображение по вашему выбору, у них золотые руки.
– Что ж, решено, кузина, охотно соглашаюсь, – сказала Маго. – Очень хотелось бы украсить хоть немножко свое жилье, которое мне ужасно прискучило… И поскольку мессир де Конфлан распоряжается теперь моими аррасскими сновальщиками, король, надеюсь, не разгневается, если я возьму ваших неаполитанцев на время под свою руку.
Намек сопровождался тонкой улыбкой, и Клеменция понимающе улыбнулась. Их с графиней Артуа, как двух союзниц, вдруг связала эта общность вкусов, любовь к роскоши и предметам искусства.
Пока королева Клеменция показывала Жанне стенные гобелены, Маго откинула ковер, отделявший королевское ложе, возле которого она успела приметить кубок с драже.
– А королю тоже полюбились гобелены? – спросила она Клеменцию.
– Нет, в опочивальне Людовика пока еще нет ковров. Да надо сказать, он редко там ночует.
Она запнулась и слегка покраснела, смущенная этим невольным признанием.
– Что свидетельствует о том удовольствии, которое он испытывает в вашем обществе, кузина, – игриво заметила Маго. – Впрочем, какой мужчина не оценил бы такую совершенную красоту.
– Я поначалу боялась, – продолжала Клеменция, и, как все чистые сердцем люди, она спокойно говорила о самом задушевном, – боялась, как бы Людовик не отдалился от меня, раз я в тягости. И вот нисколько. Правда, наши ночи теперь безгрешны.
– Я рада, очень рада, – отозвалась Маго. – Он по-прежнему спит с вами, что за славный человек!.. Мой-то покойник, царствие ему небесное, не был на это способен. И хороший же у вас супруг!
С этими словами Маго приблизилась к столику, стоявшему у изголовья кровати.
– Разрешите? – спросила она Клеменцию, указывая на кубок. – А знаете, кузина, ведь это вы пристрастили меня к драже.
Невзирая на мучительную боль в зубе, которая до сих пор никак не желала проходить, Маго взяла конфетку и мужественно стала грызть ее здоровыми зубами.
– Ой, мне попалась горькая миндалина, – воскликнула она. – Попробую другую.
Повернувшись спиной к королеве и Жанне Пуатье, стоявшим шагах в пяти от нее, Маго вытащила из сумы драже, изготовленное у них на дому, и положила его в кубок.
«Поди отличи одно от другого, – подумала она, – а если оно покажется ему чуточку горьковатым, он подумает, что это из-за миндалины».
Маго подошла к Клеменции.
– А ну, Жанна, – заговорила она, – скажите теперь государыне, вашей невестке, что у вас на сердце и что вам не терпелось ей сообщить.
– Ах да, сестрица, – с запинкой произнесла Жанна, – я хочу поверить вам свое горе.
«Вот оно что, – подумала Клеменция, – сейчас я узнаю, зачем они пришли».
– Дело в том, что супруг мой сейчас далеко отсюда, – продолжала Жанна, – и его отсутствие тревожит мою душу. Не могли бы вы добиться от короля, чтобы он разрешил Филиппу вернуться, когда мне придет время родить?.. В такие минуты хочется, чтобы муж был при тебе. Возможно, это просто слабость, но, когда чувствуешь и знаешь, что отец твоего ребенка поблизости, как-то меньше страшишься боли. Вы в свое время сами изведаете это чувство, сестрица.
Маго поостереглась посвятить Жанну в свои замыслы, но воспользовалась дочерью, дабы осуществить свой план… «Если дело удастся, – думала она, – Филиппу следует возвратиться в Париж как можно скорее, ведь ему быть регентом».
Просьба Жанны не могла не тронуть Клеменцию. Она боялась, что речь пойдет об Артуа, и теперь почувствовала облегчение. Только это? Ну что ж, вот и представился случай сделать еще одно доброе дело. Конечно, она приложит все силы, чтобы удовлетворить просьбу Жанны.
Жанна облобызала ей обе руки, и Маго, последовавшая примеру дочери, воскликнула:
– Ах, какая же вы добрая! Недаром я твержу Жанне, что нет у нее иной заступницы, кроме вас!
Вслед за тем гостьи распрощались. Маго, по-видимому, не имела охоты особенно затягивать свое пребывание во дворце.
Выйдя из Венсенна и направляясь к Конфлану, она думала: «Ну, дело сделано… Теперь остается только ждать… На какой день ему попадется именно наше драже? А вдруг Клеменция?… Впрочем, нет, она не охотница до сладкого, разве что ей захочется – каких только прихотей у беременных не бывает – съесть конфетку, и вдруг она вытащит именно нашу! И то ладно! Нелегко ведь потерять разом жену и ребенка. Да еще его обвинят в убийстве второй супруги; единожды согрешив…»
– Почему вы молчите, маменька? – удивленно спросила Жанна. – Нас так мило встретили. Или вы чем недовольны?
– Нет, доченька, ничуть, – ответила Маго. – Все окончилось вполне удачно.
То самое событие, которое при французском дворе наполняло радостью сердца королевы и графини Пуатье, принесло горести и бедствия маленькому замку, отстоявшему на десять лье от Парижа.
Вот уже несколько недель, как Мари де Крессэ ходила с печальным и тоскливым видом, еле отвечая на обращенные к ней вопросы. Ее огромные синие глаза стали еще больше от залегшей вокруг них зловещей синевы; под прозрачной кожей виска лихорадочно пульсировала жилка. В каждом ее жесте чувствовалась растерянность.
– Помните, ее в прошлом году одолевала слабость, уж не повторился ли недуг? – тревожился брат Пьер де Крессэ.
– Да нет, ничуть она не похудела, – успокаивала сына мадам Элиабель. – Любовное нетерпение, вот где ее недуг; думаю, что этот Гуччо чересчур вскружил ей голову. Самое время выдавать ее замуж.
Но их кузен Сен-Венан, предупрежденный о матримониальных планах Крессэ, сообщил в ответ, что сейчас он слишком занят – сражается в Артуа вместе со своими сторонниками, но, как только наступит мир, обещает подумать над их предложением.
– Он, должно быть, узнал, в каком состоянии наши дела, – твердил Пьер. – Вот увидите, матушка, вот увидите, мы еще пожалеем о том, что прогнали Гуччо.
Время от времени молодой ломбардец наезжал в замок, где его для видимости встречали, как и в прежние времена, с распростертыми объятиями. Долг в триста ливров оставался долгом, да еще сверх того набегали проценты. С другой стороны, не миновали голодные времена, и люди заметили, что в банкирском отделении Нофля только тогда бывают съестные припасы, когда за ними приходит сама Мари. Жан де Крессэ дворянской чести ради потребовал от Гуччо счет за припасы, доставленные в течение года с лишним, но, получив счет, забыл по нему уплатить. И мадам Элиабель по-прежнему отпускала дочку раз в неделю в Нофль, но стала теперь посылать с ней служанку и строго рассчитывала каждую минуту.