– Что-то ты не то говоришь.
– Почему не то? Чем твой муж при богатой жене занимается? Так и Катька у Есаула богатая баба, фабрика у нее своя, бутики. Он ей денег на раскрутку дал, он имеет права на бизнес. Зачем ему напрягаться под воровской ход, если можно и с бабой кучеряво жить… Может, и ты его на постой к себе возьмешь? Вдруг не откажется?
– На постой? Есаула? – язвительно сощурилась Дарина.
– Его! На постой!
– А давай ты об этом при нем спросишь! Давай встретимся с ним, ты спросишь, а он послушает!
– Думаешь, напугала? – усмехнулся Миша. Он совершенно не боялся Есаула. Но холодок по спине все-таки пробежал, как только представил его взгляд – обволакивающий, сжимающий, проникающий… – Закончилось его время, поняла? Сейчас я на коне! Я в законе, а он просто!.. Класть я на него хотел!
– Ну, так скажи ему об этом!
– Заткнись! – вспылил Коробок.
Дарина повела плечом, как будто собиралась влепить ему пощечину, но сдержалась, осадила себя. И даже опустила голову, чтобы не смотреть ему в глаза.
– К Есаулу обращаться не надо, – сквозь зубы процедил Коробок. – Он ничего для тебя не сделает. А я сделаю. За полмиллиона.
– Четыреста тысяч! – отрезала она.
– Двадцать процентов хочешь скинуть? – быстро подсчитал Миша. – Ну, хорошо, я готов… – Коробок расстегнул брючный ремень, вжикнул молнией. – Ну, так что?
– Застегнись, убожество! – презрительно скривилась Дарина.
– Как ты сказала?
– Пятьсот тысяч. Не надо мне никаких скидок!
– Не надо? – хищно оскалился Миша.
Он знал, что с Дариной нужно жестко. Любит она, когда ее берет крутой мужик, а если это еще и законный вор…
Но в этот раз почему-то не прокатило. Дарина смотрела на него с брезгливостью, будто не законный вор перед ней стоял, а полное ничтожество…
Бревенчатый ресторан в парковой зоне, умопомрачительный запах шашлыка. И мясо нанизано на шампуры, и солнце – на острые макушки высоких сосен. Баранина жарилась на огне, а солнце сжигало само себя – на радость людям, которые топтались у своих машин на площадке перед рестораном. Осень на дворе, но погода отличная. Приятно постоять на свежем воздухе, поговорить о том о сем на досуге. На сходе реальные дела обсуждаться будут, там и за словами следить надо, и базар держать, а здесь и просто потрепаться можно.
Воры старались держать марку. На «мерсах» подъезжали, на «БМВ». И Миша не ударил в грязь лицом, подъехал на «шестисотом». Костюм на нем солидный, на пальце красуется массивная печатка с короной. Все должны знать, что Коробок здесь не просто так, а в законе.
Только почему-то на него не обращали внимания. Он сиротливо стоял в компании с Гиви, воры подходили к ним, но с Мишей здоровались без всякого желания познакомиться, завязать контакт. А ведь все знали, кто он такой. Его бригада могла решить любую проблему. Даже главу «Горникеля» в расход вывести не проблема. Миша уже группу под это дело снарядил, идет работа. Он крутой вор, и все должны это понимать… Но – не понимают…
Есаул появился как бы из ниоткуда. На этот раз он выглядел совсем неплохо и уже не походил на доходягу. Садился пацаном, а сейчас уже взрослый дядька, лет сорок ему на вид.
Взрослый он, две ходки за плечами, но не в законе. Значит, «накосячил» где-то и в чем-то… И непонятно, почему воры встречают его приветливыми улыбками. Подходят к нему, здороваются, обнимаются, о чем-то с интересом говорят. Более того, собираться вокруг него начинают.
Сергил появился, увидев Есаула, направился к нему. И Гиви к ним потянулся. Миша тоже сделал шаг навстречу, теперь он знал, как оказаться в центре внимания.
– Артем, брат!
Есаул улыбнулся, увидев его. И руку крепко пожал, и приобнять себя позволил. Но в ответ ничего не говорил. Хотя улыбался радушно, приветливо.
– Сколько лет, сколько зим! Возмужал, заматерел! – продолжал Миша.
Сергил незаметно для всех коснулся его плеча. Хватит трепаться, значил этот жест, ему и самому хотелось поговорить с Есаулом. И не только ему.
Но Мишу понесло. Обидно стало за себя. Он точно знал, что Есаул не коронован, тогда почему все тянутся к нему? За Мишей столько реальных дел, его возводили в сан уважаемые люди, но никому до него и дела нет.
– Может, я что-то упустил, брат? Может, короновали тебя, а я не знал?
– Упустил, – косо глянул на него немолодой уже грузин со шрамом от ожога на щеке.
– Не упустил, – улыбнулся Есаул. – Не было коронации. Не совсем еще созрел.
Он говорил об этом без обиды и досады. Или действительно ничуть не расстраивался по этому поводу, или у него безупречная выдержка. Есть люди, которые умеют скрывать свои чувства, Есаул всего лишь один из них.
– Ну, ничего, еще есть время созреть, – покровительственно улыбнулся Коробок.
– Да, конечно… Я слышал, у тебя все путем, брат, – все так же добродушно улыбнулся Есаул. – Законы соблюдаешь, на святое дело не жалеешь, людей не обижаешь…
– Ну, я же в законе, нельзя мне по-другому.
Миша сначала сказал, а потом уже пожалел. Он хорошо помнил, как Дарина отреагировала на его новость. Она не могла поверить, что его короновали. Не видела она за ним никаких реальных заслуг для этого. А Есаул и вовсе мог поднять его на смех…
– Удачи тебе, брат! – Но Артем и не думал высмеивать его, ставить под сомнение.
Подмигнув Мише, он куда-то пошел, и сам Сергил потянулся за ним, как свита за королем, и стал что-то говорить на ходу, энергично жестикулируя. Казалось, он извиняется перед ним.
Артем ушел, но люди расходиться не торопились. Пожилой грузин озадаченно переглянулся со своим более молодым земляком, и оба недовольно покачали головами.
– Брат, скажи мне, ты Есаула знаешь? – спросил грузин у Коробка.
– Ну, мы вместе начинали. За Хлоевом смотрели. Есаула «закрыли», я остался…
– Тогда понятно.
– Что, понятно?
– Ну, ты же в законе…
Вор не договорил, но Миша и так все понял. Грузин думал, что его короновали из-за Артема. Как будто если бы не знакомство с Есаулом, то и не было бы ничего… Но это же не так! Артем даже не в законе!
– И он должен быть в законе, – сказал грузин, глянув на своего товарища.
– Я знаю Есаула, мы с ним в Казани на пересылке пересекались, – заговорил тот. – Ему не корона нужна, он правду воровскую ищет.
– Ищет. И находит. Сколько зон под нашу правду поставил…
– Сколько? – спросил Миша.
И тут же пожалел об этом. Грузин так посмотрел на него, что душа в трубочку свернулась. Посмотрел, но ничего не сказал. И отошел от него, как от прокаженного.