– На тебя смотреть холодно.
И то сказать, одеяние сиды сменилось на крайне… аскетичное. Ничего, как говорится, лишнего.
– А тебе, малыш, на меня смотреть и не стоит! – хохотнула сида. – Где-то в хижине я видела котел. Натопи пока снега. Я скоро вернусь.
Тетушка Шейла вернулась быстрее, чем в котле снег растаял. Довольная, с оленем на одном плече, с рогатым копьем в руке, вымазанная кровью и весело скалящая зубы. Сбросила добычу наземь.
– Принимай работу, племянник! Мой труд кончен, теперь дело за тобой – разделай-ка добычу. Твой нож, тебе и свежевать. Сердце – мне, тебе – печень.
Ушли безвозвратно времена, когда смертный мог вот так запросто пересечься на охотничьей тропе с кем-то из Народа Холмов. И уж точно сгнили косточки смельчаков, осмелившихся зрить настоящую сидскую охотницу. Крутые бедра Кайлих едва-едва прикрывала короткая юбочка из кожаных лоскутков, а эту грудь так и вовсе не спрячешь за ожерельем из перьев и косточек. В волосах перья соколиные, татуировки светятся, и копье в руке древнее, рогатое, вроде пиктского. Зрелище незабываемое! И впервые в жизни Кеннету при виде женщины в одной только лишь юбчонке захотелось спрятаться в темном уголке и заскулить по-щенячьи, а не что-либо еще. Да, жизнь полна неожиданностей.
А уж как он был рад, что рукам срочное дело сыскалось – свежевать добычу. Оно не так заметно, что пальцы подрагивают мелко-мелко. Вот это называется, попал в переделку так попал.
– Я смотрю… – Кеннет осторожничал, в глаза тетушке Шейле не смотрел, паче того, куда пониже – ни-ни. – Я смотрю, тебе, добрая госпожа, защитник не особо-то и нужен. Ты сама – ого-го!
– Верно. – Кайлих сверкнула зубами. – Я, конечно, не так свирепа, как мои сестры, но тоже кое-чему обучена. Бывали ночи, родич, когда не спалось мне без головы гойдела под коленом… Ну, то дела и речи не для этих времен… – Сида склонила голову к плечу и глянула искоса. – А ты умный. Я не удивлена, знаешь. Кровь не водица!
Она отставила копье к стене, и оно тут же расточилось туманом. А потом зачерпнула снега и вместе с кровью стерла с лица облик Кайлих-охотницы, вновь превращаясь в почтенную тетушку Шейлу. Отряхнула складки пледа, повела плечами по-птичьи, словно примеряясь к изменившемуся телу. И вот уже «тетушка Шейла», присев на камень, словно на трон, чинно сложила руки и кивнула на очаг:
– Этот огонь принадлежит Благому двору. Будет лучше, если ты приложишь к нему руки, а не я. А потом, за трапезой, я могу поведать, зачем ты мне на самом деле нужен, родич.
Кеннет едва удержался, чтобы на задницу не сесть, от перспективы дознаться сидских тайн в башке зашумело, как после попойки. Оно ему и хотелось, и кололось, но любопытство все же верх взяло.
– За честь почту твою откровенность, тетушка. И заранее прости, ежели окажусь не так смекалист.
– Ничего, – благосклонно кивнула сида. – Для смертного ты весьма сообразителен, а для потомка Маклеодов – так и вовсе образец благоразумия.
Кайлих примолкла, с наслаждением вгрызаясь в еще теплое оленье сердце. Крепкие белые зубы сиды без труда расправлялись с кушаньем. Ни капли крови, ни волоконца мяса не обронила она. «Тетушка Шейла» ела аккуратно и быстро, как кошка.
Кен тоже не стал разводить церемонии над печенкой, памятуя, что ничего так не врачует раненого, как сей полезный орган. Желчный пузырь деликатно отделил и принялся жевать в сыромятку, как заведено было у предков. Не вражья печенка, всего лишь оленья, и ничего богохульного тут нет. Филей запасливый скотт тщательно запек в золе, впрок, чтобы тетушка Шейла не утруждала себя охотой и своим диким видом его самого не нервировала.
Утолив первый голод, они устроились у огня – Кеннет поближе, Кайлих чуть поодаль. Сида, настроенная весьма благодушно, прищурилась, повела рукой над котелком – и талая вода приобрела вкус и запах пива.
– Так-то лучше пойдет у нас беседа, а, родич?
Кеннет не раздумывая отхлебнул и от восторга аж зажмурился. Да за такое пиво он бы с голыми руками на Кэмпбеллов пошел. И Макдональдам еще бы досталось. Ух! За такое пиво многое можно – и в Холмы прогуляться, и куда подальше.
Кайлих усмехнулась, оценив и благоразумие родича, и его сдержанность, достойную времен былых, а для смертных – легендарных.
– Дозволяю тебе спрашивать, племянник. Я не посчитаю твое любопытство неуместным и не сочту, что ты должен мне. Итак?
– Тогда ответь мне прямо и честно, зачем я тебе понадобился? – спросил Кеннет, бесстрашно глядя в глаза сиде.
– Изволь, – Кайлих кивнула, – я поведаю тебе историю, юноша, которую всякому полезно бы выслушать, а тебе и подавно. Это ведь и твоя история тоже.
За неимением чаш пили они прямо из котелка. Сида пригубила пива, вздохнула и повела свою речь чуть нараспев, глядя, как пляшут языки пламени в очаге.
– Однажды, незадолго перед тем, как в земли Эрина пришел человек, которого вы именуете святым Патриком, случилось мне охотиться на берегах реки Бойн. А должна сказать тебе, родич, что охотиться я весьма люблю, и не всегда моя дичь ходит на двух ногах и обладает даром речи. Я приняла облик смертной девы, ибо такова была моя прихоть, и затравила славного оленя. А после отпустила собак, отложила копье и решила смыть кровь в сладких водах Бойн. Но в ту пору среди вереска бродил сид Благого двора, именем Диху. Случилось так, что он меня заметил и, войдя в реку, вытащил меня на берег, а затем, не спросив ни имени моего, ни рода, вынудил одарить его дружбою бедер… – Сида прервалась на долгий глоток, предоставляя Кеннету возможность подумать, почему столь грозная охотница поддалась слабости.
Кеннет завороженно кивнул и мысленно поразился отваге неведомого Диху. Или его же беспечности. Это ж надо такую деву завалить и имени не спросить. Хотя… примерно так у него и с дочкой вождя Кэмпбеллов приключилось. Но тут все равно еще уточнить надобно – кто кого первее пожелал одарить этой самой дружбой. Промедли Кеннет сын Иена, и девица бы его самого без спросу полюбила.
– Он, конечно, принял меня за смертную, – кривовато улыбнулась Кайлих. – И – увы ему! – слишком поздно понял, насколько ошибся. Разве могла я упустить случай заполучить в должники одного из Благих? Уж и пришлось ему потом побегать, чтобы вызнать мое имя! Да, то были славные деньки, и вполне могло статься, что дворы примирились бы, коли заключили бы мы союз по закону и обычаю племени Дану… И Диху, сын Луга, мог бы добиться моей благосклонности, если бы старался чуть получше. Но в положенный срок родилось дитя, и не было младенца прелестней ни под Холмами, ни в мирах смертных. И что же сделал этот Диху, Диху-беспечный, скорый и на любовь, и на обман? Хитростью и чарами он и его родичи отобрали у меня дочь, вырвали ее из моих рук! – Кайлих оскалила зубы. – И добро бы он решил сам воспитать дитя, нет же! Заботу о младенце поручили этому Энгусу, которому и кошку-то доверить нельзя! Нетрудно понять, что дело обернулось плохо. Воспитание дев в Доме Двух Чаш всегда было слишком уж вольным, а уж гости Энгуса, кто являлся на его пиры… О! Если вырвать им языки и сварить из них зелье, одной капли хватит, чтобы лебеди зашипели по-змеиному! Моя Этне, мое сокровище, совсем юной была она, когда в Бруг-на-Бойне пришел этот Финнбар, это злоязычное отродье, достойный родич Энгусу! Спьяну ли, по умыслу или без оного, но он оскорбил мою Этне, а Энгус вместо того, чтобы защитить честь воспитанницы, лишь разыграл возмущение, на деле же тотчас примирился с Финнбаром. А где был Диху? Где был он, тот, кто посмел именовать себя отцом Этне?! Бродил по землям смертных и задирал каждую юбку, как водится! Не дождавшись помощи, моя дочь, моя Этне, сокровище племен Богини, в тоске и гневе удалилась из Бруга-на-Бойне, покинула Дом Двух Чаш, и никто из Благих не озаботился ее поисками, пока не стало слишком поздно. Этне беспрепятственно вышла из Холмов, а тот, кто ее породил, не удосужился и пятку почесать! Три дня и три ночи пировали они, и все это время Этне, юная, невинная и беспечная, скиталась одна в пустошах, пока не встретила смертного – твоего, кстати, предка, юноша. Воистину, ваш род лишь потому избежал моего гнева, что человек тот поступил с моей Этне по чести. Вот у кого Диху стоило бы поучиться вежеству! Разгневанная и обиженная на родичей отца, она осталась со смертным, стала ему женой. И от нее, от Этне дочери Кайлих, ведешь ты свой род, Кеннет. А затем… – Кайлих резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и ударила себя кулаком по колену. – Затем в какой-то нелепой стычке, в драке дикарей из-за стада коров, она погибла, погибла словно человек, ибо расточила свои дары на человечье отродье и не смогла спастись, когда подошла нужда…