Старушка порывисто кинулась к жене Кузина и сделала попытку обнять ее, но Алла Вениаминовна увернулась и успела поймать руку старушки, занесенную для объятия, так что дело тоже ограничилось рукопожатием. При этом гостья не переставая щебетала на своем языке.
— Пожалуйста, говорите медленнее, — произнесла Алла Вениаминовна по-английски.
Старушка остановилась в своей речи как вкопанная, шумно вздохнула и вдруг от души рассмеялась мелким заливистым смехом.
Супруги натянуто улыбнулись.
Гостья набрала в грудь воздуха, сделала лукавое лицо и медленно, как дикторша, читающая объявление по радио, принялась повторять информацию.
Алла Вениаминовна слушала ее поначалу с напряжением, изо всех сил стараясь сохранить приветливое выражение лица, затем удивленно и лишь под конец речи испустила радостный вздох.
— Павлик! Как мы забыли! Это же миссис Сейлинг! — воскликнула она, когда старушка наконец остановилась.
С большими почестями гостья была усажена на диван перед журнальным столиком. Павел Сергеевич осторожно присел сбоку на краешек кресла.
А жена его, устроившись между ними и не переставая переводить взгляд с мужа на англичанку и обратно, — она как бы связывала их этими поворотами головы, — объяснила, что с миссис Сейлинг супруги имели честь познакомиться три месяца назад, когда посетили Великобританию по туристической путевке и на одной из встреч с трудящимися города Бирмингема обменялись адресами с пожилой английской четой — миссис Сейлинг и ее мужем мистером Сейлингом, рабочим-металлистом, членом компартии.
Старушка внимательно следила за переводом и, хотя не понимала ни слова, кивком подтверждала каждую фразу. Услыхав фамилию мужа и знакомое слово «коммунист», она приосанилась, поджала губы и произнесла после паузы:
— Хи дайд.
Ее лицо вдруг окаменело, и она посмотрела куда-то вдаль сквозь репродукцию Шагала, украшавшую стену квартиры Кузиных и тоже, кстати, вывезенную из Англии. На репродукции были изображены летящие влюбленные — молодой человек с вывернутой шеей и его невеста в подвенечном платье.
Павел Сергеевич понял последнюю фразу старушки. Она означала, что мистер Сейлинг умер. Кузины разом изобразили на лицах приличествующее известию выражение, одновременно пытаясь безуспешно припомнить этого мистера Сейлинга, совершенно затерявшегося в памяти среди бесчисленных знакомств туристической поездки.
Старуха тряхнула седыми завитками стрижки, и улыбка вновь озарила ее лицо. Она запустила руку в полиэтиленовую сумку, дотоле лежавшую у нее на коленях, и извлекла из нее запечатанный пухлый пакет из алюминиевой фольги, похожий на упаковку сухого супа, но гораздо больших размеров. На пакете была вытиснена черным надпись по-английски. Павел Сергеевич с интересом уставился на пакет в предположении, что там заключен некий приятный презент от четы английских трудящихся — вероятно, какая-нибудь импортная тряпка, потому как в пакете с виду было что-то мягкое. Он уже на всякий случай сделал легкий протестующий жест и придал лицу выражение благодарного смущения, в то время как миссис Сейлинг, пылко прижав пакет к груди, пыталась что-то объяснить Алле Вениаминовне.
Жена Кузина хотела ответить старушке и уже раскрыла рот, но так и застыла, не сказавши ни слова.
Англичанка же печально улыбнулась, еще раз шумно вздохнула и обеими руками протянула пакет Павлу Сергеевичу через журнальный столик, за которым они сидели.
— Спасибо… Сенк ю вери… — забормотал Кузин, кланяясь и также обеими руками принимая пакет.
— Павлик, там прах ее мужа, — тихо, сдавленным шепотом произнесла наконец Алла Вениаминовна.
— Что? Какой прах? — не понял Павел Сергеевич, все еще продолжая улыбаться.
— Прах мистера Сейлинга. Она говорит, что муж завещал похоронить его прах в России, на родине великого Ленина.
Павел Сергеевич непроизвольно сдавил пакет пальцами и почувствовал, как тот проминается с тихим и глуховатым шорохом.
— Ленина?.. — зачем-то повторил он.
— Ну да! Она так говорит! — повышая голос, нервно сказала жена.
Старушка между тем обеспокоенно переводила взор с Павла Сергеевича на его жену и обратно. Затем она вспорхнула с дивана, обошла журнальный столик и, приблизившись к Кузину, принялась водить пальцем по надписи на пакете, что-то поясняя. Кузин уловил в ее речи имя супруга. Его звали Джерри. Чуть ниже вытесненной на пакете надписи «J. A. Saling» стояли даты рождения и смерти.
— Она говорит, что это последняя воля покойного, которая должна быть обязательно выполнена, — обреченно переводила жена. — Кроме нас, у миссис Сейлинг нет знакомых в России. Она слышала, что здесь за участок земли на кладбище не надо платить и он сохраняется навсегда.
— Последняя воля… — опять повторил Кузин, некстати представляя себе некую запредельную, последнюю, вольную волю, после которой уже ничего не будет — только серый, жирноватый на ощупь прах.
Он осторожно расправил пакет. Податливую толстую фольгу было приятно гладить. Прах бесшумно сдвигался внутри.
— Ну что ж… — сказал Павел Сергеевич задумчиво. — Это в наших силах. Скажи ей, что мы постараемся.
— Каким образом? — с признаками рыдания в голосе спросила Алла Вениаминовна.
— Обыкновенным! — рассердился Кузин. — Похороним — и точка! Это же последняя воля английского товарища!
Жена что-то сказала англичанке. Та просияла, отобрала пакет с прахом у Кузина, снова прижала его к груди и на мгновение затихла. В глазах ее блеснула короткая слеза. Она решительно вернула пакет, затем извлекла из полиэтиленовой сумки кожаный ридикюль, из которого появилась визитная карточка. Алла Вениаминовна, совсем поникнув, переводила мужу дополнительную просьбу миссис Сейлинг — непременно отписать ей в Бирмингем, когда Кузины выполнят последнюю волю покойного.
Покончив с делом, миссис Сейлинг не стала более задерживать своих русских друзей и довольно быстро откланялась. Кузины, кивая головами, как заведенные, проводили ее до дверей. Англичанка вышла на лестничную площадку, обернулась, послала обоим супругам прощальный воздушный поцелуй и исчезла.
В пакете, который все еще держал в руках Павел Сергеевич, с шорохом осыпалась горстка праха.
Павел Сергеевич вздрогнул, быстро вернулся в гостиную и сунул пакет на первое попавшееся место, а именно на стеклянную полку серванта, рядом с хрустальной посудой. Внезапно все происходящее показалось ему нереальным, славно увиденным в зарубежном фильме. Впечатление усиливал молодой человек с картины Шагала, вывернувший шею совсем уж невозможным образом. Он будто старался выглянуть из плоскости картины, чтобы подробнее разглядеть злополучный пакет с прахом.
Оставшуюся часть вечера супруги Кузины посвятили осторожным переговорам о способе захоронения праха. Они говорили вполголоса, будто боялись, что их могут подслушать.
Надо сказать, что Павел Сергеевич, несмотря на его зрелый возраст, каким-то чудом избежал неприятных и томительных обязанностей, связанных с похоронами. Отец его погиб на войне, мать умерла, когда Кузин был еще мальчишкой, и все заботы о ее похоронах взяли на себя родственники. Случилось так — и Павел Сергеевич втайне радовался этому обстоятельству, хотя и не без внутреннего смущения, — что его тесть, умерший три года назад, скончался в то время, когда Кузин находился в двухмесячной командировке во Франции, так что и эта смерть не причинила Павлу Сергеевичу организационных хлопот. Откровенно говоря, Кузин толком и не знал, как это делается. Все не слишком приятные, но необходимые обязанности, связанные с кладбищем, сводились у него к ежегодному посещению совместно с женою могил матери и тестя на Троицу.