– Перестань душу тянуть, Антон, – возмутился Артамонов, – давай будем открывать.
– Может быть, сначала перевезем в специальное помещение, вдруг рассыпется? – предположил Виктор Старицкий.
– Да давно уже рассыпался, – махнул рукой пожилой археолог, – открывай, что волынку тянуть!
Черновицкий, похоже, решился. Он осторожно отвел платиновые скобы и поддел крышку саркофага. Та затрещала и приоткрылась. Все затаили дыхание. Артамонов с помощью двух рабочих отложил крышку в сторону. Словно по команде, окружающие выдохнули. Останки человеческого тела помещались внутри. Было видно, что покойный был одет в парадные одежды и останки прекрасно сохранились. Кое-где блестели остатки богатой вышивки золотом и сверкали рассыпавшиеся драгоценные камни. Но внимание всех привлекло одно: на груди, в молитвенно сложенных остатках рук, помещался небольшой ларец из белого блестящего металла, скорее всего, тоже платины. Черновицкий после секундного колебания осторожно двумя руками потянул ларец на себя. Но костяные пальцы крепко держали ларец. Черновицкий решительно дернул платиновый ящик. Пальцы распались, и вслед за ними тело стало распадаться на части: реберные кости и бедренные кости провалились, позвоночник рассыпался, череп откатился. В течение нескольких секунд то, что только что было хорошо сохранившимися останками, уже напоминало просто кучу костей. Касе стало не по себе. Но, похоже, она была единственной, кого это тронуло. Правда, оглянувшись, она увидела побелевшее лицо тюрколога. Потом Ринат резко развернулся и исчез. Артамонов был прав: тюрколог явно был не подготовлен к подобным, не всегда приятным, зрелищам.
Все вокруг ликовали. Но Черновицкий не обращал никакого внимания на окружающих. С видом человека, нашедшего главное в своей жизни сокровище, он поспешил к вагончику-штаб-квартире. Кася, не долго думая, последовала за ним. Вслед за ней поспешили Артамонов и пожилой археолог. Другие остались стоять вокруг праха Булана, словно завороженные. Внутри Черновицкий взглянул на своих спутников и вновь строго напомнил:
– Ничего не снимать!
Кася послушно кивнула и тут же нажала на кнопку, приводящую в действие мини-камеру. Чтобы она отказалась от съемок? Да ни за какие коврижки! Тем временем Черновицкий расстелил на столе заготовленный заранее кусок белой материи и поставил ларец в центр. Потом, присев, попытался было открыть крышку. Но она даже не сдвинулась с места, замочной скважины тоже не наблюдалось.
– А ларчик-то непросто открывался! – попытался было пошутить Артамонов, но убийственный взгляд Черновицкого заставил его проглотить последний слог.
– Дай-ка посмотреть, этот ящичек мне что-то напоминает, – произнес пожилой археолог и внимательно наклонился к ящику. Он притронулся к нему, сначала осторожно, потом смелее. Взял в руки, покрутил перед глазами, поставил на место и задумался. Потом, просияв, с видом фокусника нажал одновременно на две еле заметные выпуклости по бокам. Крышка чуть-чуть отодвинулась, и археолог с победным видом поддел ее ногтем, та приоткрылась еще сильнее.
– Браво! – хором произнесли Артамонов и Черновицкий. – Ты, как всегда, на высоте, Григорий!
– Да что уж там, простой механизм! – с ложной скромностью заявил тот, посмеиваясь. – Теперь посмотрим, что у нас тут внутри.
В ларце лежал небольшой сверток. Черновицкий надел силиконовые перчатки и осторожно вытащил сверток наружу. Аккуратно отведя в разные стороны остатки потемневшей от времени материи или тонкой кожи, обнажил то, что она скрывала. Их глазам предстали две небольшие неправильной формы каменные таблички с выгравированными на гладкой поверхности странными знаками. Присутствующие переглянулись: эти символы не были похожи ни на один известный тип письма.
– Вот это да! – воскликнул Черновицкий. Он ликовал.
– Это же открытие века! – не скрывал своей радости и Артамонов. Только пожилой археолог, которого, как выяснилось, звали Григорием, выглядел несколько растерянным и даже разочарованным. И в отличие от чуть не прыгающих от возбуждения начальника экспедиции и его заместителя он только покачивал головой, приговаривая:
– Эхма, а золота-то нет!
– Да ладно тебе! Что, надеялся на клад, как в истории со скифским золотом? Не расстраивайся, – махнул рукой Черновицкий, – это в сто раз ценнее золота!
– Что «это»? – задала логичный вопрос Кася.
– На этот вопрос у меня пока нет ответа, – отвел глаза Черновицкий, – и, кстати, посмотрите на пергамент: на внутренней стороне есть текст.
Он расправил материю: и действительно, внутренняя сторона была исписана. Артамонов наклонился:
– Текст на тюркском, но алфавит использован еврейский.
– А на табличках?
– Часть знаков смахивает на шумерскую клинопись, часть – на египетские иероглифы, – задумчиво произнесла Кася и подняла глаза на других участников: – Что за смесь бульдога с носорогом?
– Вот именно, смахивает, но, в общем, этот алфавит нам явно неизвестен, – исправил ее Артамонов. – И самое интересное, что и материал, из которого они сделаны, нам тоже неизвестен.
Он осторожно приподнял табличку. Луч солнца упал на отполированную поверхность, и она засияла. Только свечение это было удивительным, оно исходило словно изнутри таблички.
– Камень. Только как-то странно светится, – предположила Кася.
– Слишком гладкий, – покачал головой Григорий.
– Металл?
– Возможно, только какой?
– Смысла гадать не имеет, да и про свечение вы преувеличиваете, Кассия. Обыкновенный отблеск солнца на гладкой поверхности; а что это такое, нам скажут эксперты, – быстро произнес Черновицкий, переворачивая пергамент.
– Странно, неужели план? – нагнулся к пергаменту Артамонов. Действительно, сквозь грязь проглядывало нечто, похожее на линии и символы.
– Да нет, так, следы плесени и гниения, – проговорил начальник экспедиции, торопливо перевернув пергамент. И бодрым голосом продолжил: – А теперь я это все уберу, и вернемся к Булану.
Кася же, выходя из вагончика, порадовалась про себя, что успела заснять обе стороны пергамента…
В это же время тот, кого Кася знала под именем Рината Бикметова, спешил прочь. Ему меньше всего хотелось, чтобы кто-нибудь увидел на его лице слезы. Нет, он вовсе не был слабонервным и тонкоорганизованным существом. В свое время он видел всякое. И вовсе не вид рассыпавшихся костей так тронул его. Нет, ему было больно, словно кто-то надругался над прахом близкого и любимого человека. Почему это все произвело на него такое впечатление, понять он не мог, но ему было очень и очень больно. Впрочем, сейчас его беспокоило другое: каким образом получить доступ к содержимому ларца? Сейчас бы ему пригодились таланты взломщика. Только чего нет, того нет. Но позволить другим завладеть содержимым значило облегчить путь неизвестных ему охотников к тайне. Допустить этого он не имел права. С самого начала своей экспедиции он знал, что его план был совершенно сумасшедшим. Но стоило ему увидеть статью об обнаружении могильника Булана, он понял, что обязан действовать. Времени обращаться за помощью у него не было. Он оглянулся. За спиной ликовали люди. Курган не просто оправдал все возложенные на него надежды. Все было намного лучше. Археологи были уверены, что стоят на пороге открытия века, чего-то вроде открытия гробницы Тутанхамона. Каждый примеривал на себя мировую славу и уже представлял себя в окружении журналистов и поклонников. Только он один чувствовал странное опустошение. Он внимательно наблюдал, как начальник экспедиции и заместитель поспешили к вагончику. В руках Черновицкого был ларец. Вслед за ними поспешила эта девушка, с которой он успел подружиться. Он слышал, как Черновицкий запретил кому-либо распространять информацию о находках. Значит, у него в запасе было время. Теперь он точно знал, что должен делать. Если у него не было таланта взломщика, у него был другой талант: наблюдателя. Мужчина, которого все знали под именем Бикметова, пристроился рядом с вагончиком. Окружающим он виден не был, но зато происходящее в вагончике было перед ним как на ладони.