37 лет, 4 дня
Пятница, 14 октября 1960 года
Усовершенствовал эксперимент. На этот раз зевнул как бы пряча зевоту. То есть зевнул не раскрывая рта – челюсти сведены, губы напряжены, – и, как и вчера, мое зевание передалось окружающим вместе с попыткой его скрыть. Так что при определенных обстоятельствах приобретенный рефлекс передается таким же естественным образом, как и само рефлекторное движение. (В качестве дополнения: это короткое потрескивание в ушах при зевоте. Шорох фольги на шоколадных плитках.)
* * *
37 лет, 7 дней
Понедельник, 17 октября 1960 года
Рассказал о своих экспериментах по передаче зевания Тижо, а он ответил, что его самого с некоторых пор интересует то, что он определил как «перемена мнения по сговору». Два часа спустя он продемонстрировал мне это явление в ресторане, где мы обедали вместе с тремя нашими партнерами от Х. Обращаясь ко всем присутствующим за столом, Тижо объявил: «Вчера моя жена (а он, естественно, не женат) повела меня на последний фильм Бергмана, это…» Не закончив фразы, он скорчил гримасу крайнего неодобрения, граничащего с отвращением (раздутые ноздри, рот куриной гузкой, сдвинутые брови, наморщенное лицо), – и сразу то же самое выражение я вижу на лицах наших гостей. Выдержав паузу, Тижо с широкой улыбкой восклицает: «Это… просто гениально, правда?» – и такое проявление крайнего воодушевления мгновенно меняет географию остальных лиц, которые внезапно раскрываются, озаряются улыбками и выражением полнейшего одобрения.
* * *
37 лет, 13 дней
Воскресенье, 23 октября 1960 года
Когда мы оказываемся в обществе, на наших лицах прежде всего читается неудержимое желание быть частью данной группы, даже не желание, а насущная потребность. Можно, конечно, приписать это воспитанию, стадному чувству, слабости характера – как в случае с экспериментом Тижо, – но я вижу в этом скорее архаическую реакцию на онтологическое одиночество, рефлекторное движение тела, стремящегося соединиться с телом общим в инстинктивном неприятии одиночества, пусть даже на время короткого поверхностного разговора. Когда я наблюдаю за нами, за всеми, сколько нас есть, в общественных местах, где мы можем общаться, – на выставках, в парках, в кафе, в кулуарах, в метро, в лифтах, – среди всех движений нашего тела меня поражает эта готовность сразу сказать «да». Она делает из нас стаю каких-то птиц, механически поддакивающих друг другу: да, да, да – как разгуливающие бок о бок голуби. Вопреки тому, что думает Тижо, это «поверхностное сцепление» нисколько не затрагивает нашей индивидуальности. Критическое мышление не заставит себя ждать, но сначала мы инстинктивно отдаем дань коллективизму и лишь потом начинаем убивать друг друга. Во всяком случае, наши тела выражают именно это.
* * *
37 лет, 6 месяцев, 2 дня
Среда, 12 апреля 1961 года
Стоя над безупречной фекалией, цельной, гладкой, идеальной формы, плотной, но без клейкости, пахучей, но без вони, с четким срезом, однотонно-коричневого цвета, произведенной единственным усилием, вышедшей наружу мягко, как по маслу, не оставляющей ни единого следа на бумаге, смотрю на нее глазами мастера, испытывающего удовлетворение от своей работы: мое тело славно потрудилось.
* * *
38 лет, 7 месяцев, 22 дня
Пятница, 1 июня 1962 года
Лизон вся в слезах. Ее обидел брат. Лизон особенно чувствительна к обидам. Для нее слова имеют смысл. Выяснил, в чем дело. Оказывается, Брюно сказал ей: «Иди просрись!» Я отругал Брюно, поинтересовавшись заодно происхождением этого столь радикально физического ругательства. Это Жозе! Какой Жозе? Школьный приятель. Маленький алжирец, действительно совсем недавно прибывший из Алжира – со своей драматической историей, своей семьей, своим акцентом и своим лексиконом. Думаю, не пройдет и десяти лет, как вышеозначенный лексикон полностью обновит наш нынешний словарь ругательств. Все же «Иди просрись» – это нечто совсем иного порядка, нежели «Дурак несчастный!» или «Пошел в жопу». Повелительное наклонение глагола «срать», употребленного с приставкой «про» в возвратно-местоименной форме – страшное оружие. Противник, униженный до состояния собственного экскремента, которому к тому же велят «испражнить» себя самого, – что может быть ужаснее?
* * *
38 лет, 8 месяцев, 7 дней
Воскресенье, 17 июня 1962 года
Еще одно ругательство маленького Жозе, который время от времени приходит к нам играть: «Чтоб у тебя все кости сгнили!»
* * *
39 лет, 3 месяца, 4 дня
Понедельник, 14 января 1963 года
Бессонная ночь опять из-за «мрака». Стиснутое горло, тяжесть в груди, глухо вибрирующие нервы. Встал рано. На работу пошел пешком, сделав огромный крюк: площадь Республики, Большие Бульвары, Опера, площадь Согласия, сад Тюильри, Лувр, мост Искусств… Сначала шагал чисто механически, каждый раз с усилием перенося вес тела с одной ноги на другую, монстр Франкенштейна на прогулке, остановившийся взгляд, короткое дыхание, потом немного отпустило, челюсти и кулаки разжались, руки-ноги стали двигаться свободнее, шагать стало легче, легкие наполнились воздухом, дух отделился от тела, костюм оказался надетым на социальной личности, и гражданин директор появился наконец в бюро, заражая всех своей легендарной бодростью: «Приветствую всех! Ну, как моральный дух в наших частях?»
* * *
40 лет, 7 месяцев, 13 дней
Суббота, 23 мая 1964 года
Ходил днем гулять с детьми в Люксембургский сад. Заметил краем глаза, как одна теннисистка понюхала себе подмышку. Она шла переодеваться в раздевалку, держа ракетку под мышкой, и вдруг – хоп! – это быстрое движение, как у голубя, чтобы проверить, чем там пахнет у нее под крылышком. А я в одно из этих чудесных мгновений сопереживания, когда мы ощущаем себя представителями одного вида, – я знаю в точности, что она сейчас испытывает: удовольствие от вдыхания знакомого, привычного запаха, который тут же записывает в объекты для истребления. Наслаждаться собственными испарениями – это одно, а вот пахнуть ими – совсем другое! Десять против одного, что, едва ступив за порог раздевалки, она тут же примется натирать свою подмышку каким-нибудь дезодорантом, который ее саму сделает «какой-нибудь», то есть – никакой, такой, как все.
Мы тайно наслаждаемся собственными миазмами, скрывая их от людей. Такая же двойная игра касается и наших мыслей, и это раздвоение играет огромную роль в нашей жизни. Вернувшись каждый к себе домой, мы с теннисисткой испустим газы и, старым приемом – при помощи простыни – подогнав волну запаха к самым ноздрям, получим истинное наслаждение.
* * *