40 лет, 7 месяцев, 14 дней
Воскресенье, 24 мая 1964 года
Сегодня ночью буквально пожирал Мону ноздрями и языком. Засовывал нос ей под мышку, между грудей, между ног и ягодиц, вдыхал полной грудью, лизал, весь переполненный ее вкусом, ее запахом, как в юности.
* * *
41 год, 2 месяца, 10 дней
Воскресенье, 20 декабря 1964 года
В ресторане, где мы вместе с детьми празднуем день рождения Моны, Брюно просит объяснить прочитанную им в туалете загадочную фразу: «Просьба не бросать в унитаз гигиенические прокладки». Ему не дают покоя два вопроса. 1) Что это за прокладки такие? 2) Какому идиоту придет в голову совать какие-то прокладки в унитаз? По губам Лизон пробегает тень улыбки. Ну, ты чего? – огрызается на нее Брюно. Я трусливо ретируюсь, предоставив Моне объяснять и фразу, и улыбку.
* * *
41 год, 7 месяцев, 25 дней
Пятница, 4 июня 1965 года
Яички могут сжиматься от страха за других, я уже наблюдал это в Этрета, когда Мона подошла к краю утеса, а у меня закружилась голова. Они снова напомнили мне об этом сегодня утром, когда на моих глазах машина сбила велосипедиста. Он проехал на красный свет, шофер не смог избежать столкновения. В результате удар, планирующий полет, сломанная нога и несколько ребер – от удара о тротуар, обширная рана на волосистой части головы, ободранная щека, а у меня при виде его пике сжались яйца. И это не могло быть не чем иным, как эмпатическим страхом, потому что несчастный юноша упал все же не на меня. Из этого я делаю вывод об альтруизме яичек, способных испытывать страх за жизнь другого человека. Может, яички и есть вместилище души?
* * *
41 год, 7 месяцев, 26 дней
Суббота, 5 июня 1965 года
Ночью снова думал о том летающем велосипедисте. Пока я переворачивал его на бок и вытирал ему кровь в ожидании «Скорой помощи», он несколько раз спросил меня, целы ли его часы.
* * *
42 года, 3 месяца, 19 дней
Суббота, 29 января 1966 года
Ужинали у Шеврие, со славой вернувшегося к нам в контору после двух лет, проведенных в Перу. Он привез оттуда впечатляющую коллекцию эксвото – резных металлических дощечек в палец длиной с выгравированными на них сердцами, глазами, легкими, женскими грудями, спинами, плечами, ногами, кишечником, желудками, печенью, почками, зубами, ступнями, носами, ушами, животами беременных женщин… Никаких молитв, никаких просьб – только орган, нуждающийся в исцелении, изображенный на табличке той или иной толщины из металла той или иной ценности. И ни одного полового органа – ни мужского, ни женского. По словам Шеврие, больше всего сердец, глаз и кистей рук. На его вопрос, верю ли я во все это, я отвечаю: нет. Что не мешает мне в ответ на его предложение взять себе одну табличку на память без колебаний выбрать пару глаз.
* * *
42 года, 3 месяца, 20 дней
Воскресенье, 30 января 1966 года
В краткие минуты бессонницы, размышляя в темноте, прихожу к выводу, что, по зрелом размышлении, предпочел бы слепоту глухоте. Ничего не слышать… провести остаток жизни в аквариуме, глядя, как живут другие? Нет, лучше не видеть их, но, пребывая во мраке, по-прежнему слышать, как они разговаривают, двигаются, сморкаются – существуют. Слышать дыхание спящей Моны, поскрипывания старого дома, тиканье часов в библиотеке, слушать саму тишину. На этом я засыпаю, и мне снится такой сон: я лежу на операционном столе. Надо мной склонился Пармантье, на нем белый халат, белая шапочка и маска, но я все равно вижу, что он улыбается. Его ассистент прилаживает к моим глазам какое-то сложное устройство, которое не дает мне смежить веки. Тем временем Пармантье зажигает газовую горелку и начинает подогревать на ней маленький медный баллончик. Я понимаю, что это нечто вроде обряда посвящения, вернее, испытание: дирекция желает знать, достоин ли я повышения по службе. Сейчас Пармантье выльет мне на глаза кипящее масло, а я при этом ни за что не должен потерять зрение. К счастью, дома у меня есть табличка, подаренная Шеврие. Я ищу ее, вслепую, на ощупь, натыкаясь на мебель, ищу и не могу найти. В ужасе просыпаюсь и тут же передумываю: нет уж, лучше оглохнуть, чем ослепнуть!
* * *
42 года, 4 месяца
Четверг, 10 февраля 1966 года
Значит, на стенах латиноамериканских церквей – никаких фаллосов. Моя презрительная светскость высокомерно посмеивается. Хотя и на таблице из «Ларусса», которую я свято храню с детства, тоже не было фаллоса, как и в учебнике по очень даже светской биологии третьего класса, по которому мы изучали физиологию человека. Фамилию автора я забыл (Деуссо? Деуссьер?), но прекрасно помню свою злость, когда обнаружил, что там описаны все функции человеческого организма – кровообращение, нервная система, дыхание, пищеварение и т.д., – все, кроме репродуктивной!
* * *
43 года, день рождения
Понедельник, 10 октября 1966 года
Сегодня ночью мне снился обелиск, он поднимался так медленно, что это движение было заметно мне одному. По правде говоря, я и сам его не видел, но твердо знал, что он поднимается. Обелиск лежал на земле, пирамидальной верхушкой на восток, и поднимался миллиметр за миллиметром, тысячелетие за тысячелетием. Я же не отрываясь смотрел на него, зачарованный убежденностью, что однажды, пусть даже для этого мне придется прождать вот так всю жизнь, я увижу, как он покачнется на своем основании, замрет, и его вершина устремится в небо – как стрелка часов в полдень. Не просыпайся, только не просыпайся, пока он не поднимется! Я решил спать, пока он не встанет совершенно вертикально. Его водружение происходило так медленно, что эта ночь грозила стать самой длинной ночью в моей жизни, и я наслаждался этой медлительностью, не сводя с обелиска глаз, и ночь была – не ночь, а сама жизнь, а жизнь была воплощением терпения, направленного единственно на наблюдение за тем, как поднимается обелиск. И действительно, я проснулся в следующую секунду после того, как, неуверенно покачнувшись, обелиск замер наконец на своем постаменте. Мне тут же вспомнилась фраза Тижо на ужине по поводу моего дня рождения: Сорок три года – возраст что надо! Солидный! Теперь ты крепко стоишь на ногах!
* * *
43 года, 2 месяца, 20 дней
Пятница, 30 декабря 1966 года
Вот уже недели две, как второй палец моей правой ноги украшает некий нарост, которого раньше я никогда не видел. Что это: мозоль, бородавка, вальгусная деформация? Что бы это ни было, при трении это причиняет боль, и вследствие этого впервые в жизни я вынужден специально подбирать обувь. Мы никогда не знаем точного названия поразившего нас недуга. В нашем распоряжении только общие понятия: «прыщ», «ревматизм», «изжога», «мозоль».