«Обойдёт тебя Ветер, а ты и не поймёшь…»
Что-то мало получалось чести и гордости. Наверно, из-за этого высокие слова никак не приходили на ум, зато упорно лезло всякое неподобие:
Набрякли тучи влагой океана.
Задрав подол, бежит от них Морана…
Ознобиша быстро стомился, отступил с лыжницы. Ребята совестно менялись, но подолгу в головах никто не задерживался. Довольно скоро Сквара вновь оказался первым и сразу подумал, насколько осторожно следовало обращаться с песенным словом. Вот выплелась у него строка про туман с торчащими из него сучьями… И пожалуйста – лыжные следы впереди ныряли в стелющуюся пелену. Ничего такого, в чём вправду могла бы затаиться опасность, но путь сразу стал немного таинственным, тревожным. Привычные стволы, облачённые бугристой корой, потянулись вереницами невидимок в пепельно-серых плащах. «Тайный воин Владычицы должен уметь растворяться в сумерках, словно завиток дыма, – говорил Ветер. – А потом возникать на ровном месте, где мгновением раньше никого не было. Попробуй-ка ещё раз. Да не забывай следить, каково дышишь…»
Войдя в туман, Сквара быстро понял, что лыжный след завёл их на старую дорогу.
Древние цари Андархайны любили оставлять о себе память проложенными дорогами. Когда-то здесь катились телеги торговцев из Царского Волока в Шегардай. И тяжко шагали походом снаряжённые рати, те самые, что тщились преклонить Коновой Вен. Во время Беды здешнюю землю коробило, вспучивало, рвало. Из-за этого лес на склонах шеломяней смотрел вершинами не вверх, а куда-то внаклон. Тяжкие снегопады сперва согнули деревья, потом стали ломать, наконец оставили сплошную лежину. Старый шегардайский тракт, против всякого ожидания, не завалило без вести, но покорёжило знатно. Да и ездить из города в Царский Волок, ставший Чёрной Пятерью, стало особо некому.
На дороге оказалось приметно морозней, чем у залива. Лыжи сразу заскользили легче. Это было хорошо, потому что ребята начали уставать. Не то чтобы совсем изнемогли, просто Хотён постепенно замолчал о девках, а Лыкаш прекратил вгонять их в слюну россказнями о лакомствах, которыми Инберн станет потчевать чужую источницу.
Сквара снова бежал первым, и с языка просилось на волю сущее непотребство.
А если вдруг из тучи гром бы грянул,
Мы насовсем забыли бы Морану…
Вот примерно за такое распоясывали жрецов, отрешая их от служения. А слишком весёлым скоморохам, говорят, резали языки. Ознобише ещё можно будет украдкой спеть, чтобы посмеялся, но остальным…
Сквара чуть не зазевался. Дорога, постепенно кренившаяся вместе с остатками леса, вдруг резко вильнула влево и вниз. Что впереди – мешал увидеть туман.
Лыжница вроде уверенно ныряла в размытое молоко. Сквара остановился, предупреждённый чутьём опытного лесомыки. Новые ложки сгрудились у него за спиной.
– Что там? – спросил Пороша. Вытянул шею, попытался заглянуть вперёд, не вылезая на целик. – Струсил, дикомыт?
Оттябель не подождал ответа, ему главное было обозвать Сквару трусом. Потом он решил спихнуть Опёнка с лыжни. Оступился, сам сел в снег.
– Не нравится мне этот спуск, – сказал Сквара.
– След есть, значит, межеумки прошли, – сказал Ознобиша. – И нам не обходить стать.
Сквара пожал плечами:
– Они тут каждый пень знают, а мы первый раз. Вот что… Я спущусь, покричу, а там по одному, добро?
Отправляя их в лес, Ветер не указал старшего. Кто тропит, тот, стало быть, ватажок. Ребята отозвались вразнобой, радуясь передышке. Сквара оттолкнулся кайком, заскользил под уклон. Сперва медленно, потом всё быстрее.
Спуск оказался таков, что из-за него одного добрым людям не стоило выезжать на эту дорогу. Когда-то здесь был просто крутой поворот. Дорога огибала скалу, торчавшую возле края болота. Корчи земли превратили ровное место в косогорину. Да вместо того, чтобы милосердно приподнять внешний край поворота, ещё его и понурили. Всякий, кто не знаючи выкатывал сюда чуть быстрее потребного, мог оказаться в ловушке. Ко всему прочему здесь держался бодрый морозец, лыжный след почти не продавливался под ногами. Сквара почувствовал себя беспомощным обмылком на банном полу. Он что было сил чертил посохом, но его всё равно вынесло на самую кромку, перед глазами зинул обрыв, он увидел, куда придётся лететь, если он не удержится. Внизу была смерть. Из тумана щерились обломанные клыки пней, усеявших кручу. Впору было шлёпнуться врастяжку, чтобы хоть так прервать гибельное скольжение, но спесь лыжника возобладала. «Где ваши раки зимуют, мы весь год живём!» Надсаженные мышцы взывали и голосили, правой лыжей Сквара обрушил крайний пласт снега, но всё-таки удержался. Вывернул на безопасное место, остановился.
– Что там, дикомыт? – донеслось сверху.
– Погоди!.. – во весь голос заорал Сквара.
Сбросил юксы, воткнул лыжи в снег, оскальзываясь, побежал назад, к самому опасному месту. Как оказалось – весьма вовремя. В слоистой пелене наметилось движение. Сквара навскидку ждал Подстёгиного сироту, но из тумана с гиканьем вылетел Пороша. Ему тоже гордыни было не занимать. Увидев, куда мчат его лыжи, он замолчал и сел на каёк верхом, как Сквара прежде него. Наверняка успел трижды проклясть себя за то, что лихости ради споро отталкивался наверху. Теперь он съезжал боком и ничего не мог сделать. Вильнув посохом, гнездарь упал врастяжку… даже это не помогло. Скольжение продолжалось.
Сквара прыжком одолел последние два шага, сцапал мелькнувший у края посох Пороши. Тот наконец остановился. Его лыжи наполовину зависли над корявыми зубами в пасти обрыва. Парень медленно закрыл беззвучно распахнутый рот, глаза снова стали живыми.
– Только попробуй посмеяться, – предупредил он Сквару.
Язык слегка заплетался.
Скваре препираться было некогда. На раскат, присев уточкой и тихо подвывая от ужаса, съезжал с горы Ознобиша. Ловили его уже вдвоём.
Грозили нам нешуточные раны
В крутых перинах бабушки Мораны…
Хотён, предупреждённый воплями снизу, медленно спустился сам. Лыкасика и остальных перехватили уже с лёгкостью, сообща.
Но за своих мы встали всей таранью
И никого не отдали Моране…
Сквара поставил на ноги почти не испугавшегося Шагалу. Поискал взглядом воткнутые в снег лыжи.
Лыж не было, только разваленные дыры в сугробе. Кто-то нечаянно сшиб их, выбираясь с раската. И убежал, не сознавшись.
– Или нарочно сбросил, – сказал Ознобиша.
Сквара только теперь сдвинул на затылок личину. Он про неё успел совсем позабыть.
– Да кому занадобилось?
Ознобиша пожал плечами:
– Кто-то очень хочет девок увидеть…
Сквара досадливо заворчал, полез выручать пропажу. Он предпочёл бы увидеть не девок, а попущеника Галуху, да где там. Уже уехал небось, а куда? Учителя бы спросить, так не скажет…