У того, кто скинул лыжи в обрыв, умысла могло и не быть. Взял и наподдал просто так, из дурной мальчишеской лихости. Легче от этого не становилось. Без лыж отсюда выбираться в притон – сплошной срам и мученье. Ознобиша стоял у кромки, опирался на каёк. Другие погнали дальше.
– Не жди, – сказал Сквара. – Я потом один быстрей подоспею.
Ознобиша ответил:
– Ну вот сам тогда и отбежишь от меня. А я от тебя нипочём.
Сквара понял, что в победителях сегодня ему не ходить. Мысленно утешил себя: да и ладно. Поважней дел на свете полно. И девки, чтобы смотреть на них, не последние.
Лыжи скатились довольно далеко вниз, застряли под большим выворотнем. Пришлось ползти за ними на животе по крепкому и скользкому насту. Уже продевая в отверстия на носках верёвочный поводок, Сквара заметил на отломке станового корня примёрзший лоскут серой сермяги. Он присмотрелся. Деревянный зуб выдрал клок из короткополого обиванца. Точно такого, в каком ходил по лесу и он сам, и другие ученики. Кто-то расшибся здесь. Может, даже совсем насмерть. Нетерпеливый был, как Пороша. Или несильный, как Ознобиша. Сквара вылез обратно, цепляясь за отщепы и сучья, похожие на калечные беспалые руки. Встав на дороге, уже без особой спешки нацепил юксы – и они с Ознобишей побежали догонять остальных.
А тучи знай плывут в иные страны,
Где небогато верных у Мораны…
– Сквара…
– Ну?
– Ты что, снова приплясываешь?..
Покажется ли вешняя пора нам,
Когда совсем развеется Морана…
Песня распирала грудь, рвалась, как птица из клетки. Ералашная, в общем-то, песня. Глупая. И опасная, если попадёт не в те уши. «Тебе, парень, на роду написано глумцом быть, – говорил весёлый скоморох, дядя Кербога. – А поехали с нами?» «Нет людей вредней скоморохов, – говорил Ветер. – Тебя мать когда полотенцем охаживала, ты в ответ смеялся и зубоскалил?»
Знать бы, кого слушать.
Пригвождённая к тыну рука Жога Пенька.
Подложные волосы Галухи, молившего о прощении.
Спеть бы Кербоге с Гудимом… послушать, что скажут. «Бог Грозы промолвил Богу Огня…»
Смелее, брат! На честном поле брани
Дадим отпор завистливой Моране!
Отсюда было уже не так далеко до горушки за мостиком, где обещал ждать их учитель. За краем леса начался открытый бедовник. Дорога взбежала на отлогое шеломя, стал виден овраг.
На самом деле это была трещина из тех, которые называли бездонными, поскольку снег и лёд всё никак не могли их заполнить. Люди паслись узких разломов, прикрытых намёрзшими корками, ненадёжными под ногой. Этот овраг был, наоборот, из самых широких и длинных. Он тянулся на вёрсты, здесь было одно из очень немногих мест, где удалось бросить переход. И то – не правский мост, а так, больше название: два толстых бревна с порядочной щелью посередине. У входа на переправу боязливо мялись младшие. Ребята постарше уже одолели овраг, они что-то рассматривали на горушке. Сквара нахмурился. Ветра не было видно.
– Эй! – крикнул он. – Хотён! Что там?
Хотён помахал в ответ, но как-то невнятно. То ли: «Иди сюда», то ли: «Без дикомытов обойдёмся». А потом первый толкнул посохом, пропал из виду. За ним потянулся Пороша, следом остальные. За горушкой начиналась короткая тропка: по ней из притона должен был прибежать Ветер.
Сквара и Ознобиша переглянулись.
– Ну что, – сказал сирота. – Пошли, что ли, пискунов переводить…
Порвутся тучи, снова солнце вспрянет,
Никто не будет кланяться Моране!
Следы по ту сторону оказались наполовину затоптаны, но Сквара всё-таки разобрался. Ветер слово сдержал, вышел на горку. И даже повременил, ожидая нерасторопных учеников. Потом из притона явился кто-то ещё. Если Сквара не совсем разучился узнавать следы, это был Беримёд. Он не ночевал с ними в притоне, значит, из крепости прибежал. Ветер, сразу сорвавшись, во всю прыть понёсся обратно. Видно, произошло нечто из ряда вон тревожное.
«Может, Галуха… Прочь ехать не захотел…»
Теперь лыжница впереди была не просто зрячая, а ещё и добротно укатанная двумя десятками бегунов. Ознобиша двигался первым, за ним мелюзга, Сквара замыкал вереницу.
Кто своему доверился талану,
Тот насмешил Владычицу Морану…
– Не дождаться вас, модяков! – встретил их Беримёд. – Думал уже, вы долгим путём обратно тащились!
Он был зол, выглядел усталым. Сквара не очень понял, за что напрягай, однако смолчал. Когда несчастье, тут не дерзить стать.
– Лихаря поранили, – шепнул Воробыш.
– Сильно? – спросил Ознобиша.
– Куда? – спросил Сквара.
– Не знаю. Помирает лежит…
– Зря гнались, – раздосадовался Хотён. – Какие гости теперь!
Сквара нахмурился. Самого Лихаря! Ранили! Да так, что помирает лежит!..
– На нас что, войной пошли? Или кто засаду устроил?
Лыкаш развёл руками. Больше ему выведать не удалось.
А Сквара спохватился, запоздало осмыслив упавшее с языка: «на нас»…
– Хорош болтать! – рявкнул Беримёд. – Снова жданки устроили? Кузова на спину – и за мной!
Пока добирались в Чёрную Пятерь, Сквара то и дело поглядывал на Ознобишу. После всех трудов выдюжит ли ещё и дополнок? Подстёгин сирота шёл не очень ходко, но ни разу даже не пожаловался.
– Живой, что ли? – спросил его Сквара посередине дороги.
Ознобиша ещё и фыркнул:
– Небось живей Лихаря.
Маленький Шагала тоже не ныл, не хныкал. Сомлел, молча свалился, когда кончились силы. Сквара так же молча взял его на загорбок. Лыкаш привязал к поясу лыжи, Хотён принял вьючок, а Ознобиша понёс копья и посохи. Ночь стояла не особенно тёмная, но переднего из виду лучше было не упускать. Потом над лесным частоколом начали подниматься пять башен.
Уже в воротах под ноги попались смазанные тёмные пятна. Старшие ученики, все как один ворчливые и тревожные, погнали вернувшихся походников сперва в мыльню, потом в застольную. Однако вечно голодным мальчишкам кусок в горло не лез от усталости. Головы попросту клонились на стол.
Как шли из трапезной хоромины в опочивальную, Скваре запомнилось плоховато.
Когда все улеглись и сразу начали засыпать, вновь подал голос всеведущий Лыкасик.
– Лихаря, – проговорил он вполголоса, – в Недобоевом острожке на вилы взяли.
Ребята заново проснулись, кто-то даже сел в темноте.
– Во дела чудовые! – удивился Хотён. – К нему просто так поди подойди!..
– Кто хоть? Да про что?
– Слышал, паробок вроде нас. А про что, врать не буду.