Благоговейная тишина наступила после этого заклинания, а потом долгий-долгий выдох облегчения исторгся с дрожью из моей груди, и все чувства, доселе сдерживаемые в сердце, разорвали путы, и я, подавшись к мисс Элеоноре, взял ее руку.
– Вы не можете считать меня преступницей, – прошептала она с улыбкой, которая не тревожит губ, а скорее исходит из облика, подобно тому, как внутренний покой мягко окрашивает щеки и чело.
– Преступницей… – невольно вырвалось у меня. – Преступницей!
– Нет, – спокойно промолвила она, – нет такого человека, кто мог бы обвинить меня в преступлении, здесь.
Вместо ответа я поднял ее руку, которая лежала в моей ладони, и положил на грудь мертвеца.
Мягко, медленно, с благодарностью мисс Элеонора склонила голову.
– Теперь пусть начнется борьба, – прошептала она. – Есть человек, который мне верит несмотря ни на что.
Но тот, кто хочет сломить душу, нападает с соломинкой на заключенного в броню воина.
Уильям Вордсворт. Гонение на шотландских ковенантеров
Когда мы спустились в общую комнату, первым, на что обратились наши взоры, была мисс Мэри, стоявшая в длинном плаще посредине комнаты. Она прибыла, пока мы находились наверху, и теперь ждала нас с высоко поднятой головой и лицом, застывшим в горделивейшем из выражений. Глядя на нее, я понял, насколько неудобна эта встреча для обеих женщин, и покинул бы их, но что-то в облике Мэри Ливенворт не давало мне этого сделать. В то же время, решив, что такой случай не должен пройти без некоего примирения между ними, я вышел вперед и, поклонившись, сказал:
– Ваша сестра только что сумела убедить меня в своей полной невиновности, мисс Ливенворт. Теперь я готов сердцем и душой присоединиться к мистеру Грайсу в поисках настоящего преступника.
– Я считала, одного взгляда в лицо Элеоноры Ливенворт будет достаточно, чтобы вы поняли, что она не способна на преступление, – неожиданно ответила Мэри Ливенворт и, гордо вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза.
Я почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, но прежде чем успел ответить, снова раздался ее голос, и был он еще холоднее, чем до этого:
– Утонченной девушке, не привыкшей ни к чему, кроме самых лестных выражений в свой адрес, трудно убеждать мир, что она не совершала страшного преступления. Я сочувствую Элеоноре.
И быстрым движением сорвав с плеч плащ, она в первый раз обратила взор на сестру.
В тот же миг Элеонора шагнула вперед, словно чтобы встретить его, и я не мог не почувствовать, что по какой-то причине этот миг имел для них большую важность, оценить которую вряд ли мне было под силу. Но если я не смог осознать его значительность, то хотя бы живо откликнулся на его напряженность. И то воистину был миг, который стоило запомнить. Две женщины, каждую из которых можно было назвать образчиком красоты своего времени, стояли передо мною лицом к лицу, натянутые, как струна, и зрелище это тронуло бы и самого бесчувственного человека. Но в этой сцене было нечто большее. То было потрясение для всех самых горячих чувств человеческой души, встреча вод, о глубинах и силе которых я мог только догадываться. Первой очнулась мисс Элеонора. Отпрянув с холодной надменностью, о которой я за проявлением ее последних, более мягких чувств, увы, почти позабыл, она воскликнула:
– Есть кое-что получше сочувствия. Справедливость. – И, повернувшись, как будто для того, чтобы уйти, добавила: – Я поговорю с вами в приемной, мистер Рэймонд.
Но мисс Мэри, рванувшись вперед, удержала ее.
– Нет! – воскликнула она. – Ты поговоришь со мной! Я должна тебе что-то сказать, Элеонора Ливенворт.
И, выведя сестру на середину комнаты, она остановилась в ожидании.
Взглянув на мисс Элеонору, я понял, что мне здесь не место, и поспешил отойти. Десять долгих минут я расхаживал по приемной, терзаемый тысячей сомнений и догадок. В чем тайна этого дома? Что вызвало смертельное недоверие между этими сестрами, которые самой природой были предназначены для полнейшего доверия и самой сердечной дружбы? И случилось это не сегодня, не вчера. Никакой резкий порыв пламени не мог разбудить такой напряженный накал страстей, невольным свидетелем которого я только что стал. Нужно копнуть глубже этого убийства, чтобы найти корень недоверия столь великого, что противостояние, которое оно вызвало, чувствовалось даже в том месте, где я стоял, хотя сквозь закрытые двери до моих ушей доносился лишь смазанный, приглушенный звук разговора.
Через какое-то время гардина на двери гостиной поднялась, послышался голос мисс Мэри:
– После этого мы не сможем жить под одной крышей! Завтра кто-то из нас найдет новый дом.
С пылающим лицом, задыхаясь, она вышла и направилась в мою сторону. Однако при виде меня ее лик переменился: вся гордость словно растворилась, и, выставив руки, точно защищаясь от назойливого взгляда, она расплакалась и бросилась вверх по лестнице.
Я все еще боролся с тягостным ощущением, вызванным таким болезненным окончанием этой странной сцены, когда гардина снова поднялась и в комнату, где находился я, вошла мисс Элеонора. Бледная, но спокойная, без каких бы то ни было признаков борьбы, через которую она только что прошла, если не считать легкой усталости в глазах, она села рядом со мной и, встретив мой взгляд взором, полным неизмеримого мужества, чуть помолчав, произнесла:
– Расскажите, в каком я положении. Начинайте с самого плохого. Боюсь, я не совсем понимаю, что происходит.
Обрадовавшись, что она оказала мне доверие, я поспешил исполнить просьбу и начал расписывать дело так, как оно представлялось беспристрастному наблюдателю. Я уделил особое внимание причинам подозрений и указал на то, каким образом некоторые вещи говорят против нее, хотя в ее представлении это, возможно, было легко объяснимо и казалось чем-то незначительным, а также попытался заставить ее понять важность принятого решения и закончил призывом довериться мне.
– Но мне казалось, что вы удовлетворены, – дрожащим голосом заметила мисс Элеонора.
– Так и есть, но я хочу, чтобы и все это понимали.
– Ах, вы просите слишком многого! Перст подозрения никогда не забывает, в каком направлении однажды указал, – грустно промолвила она. – Мое имя запятнано навсегда.
– И вы готовы смириться с этим, когда единственного слова…
– Думаю, теперь любое мое слово не будет иметь никакого значения, – обронила она.
Я посмотрел в окно, и мне вспомнилась неприятная картина: мистер Фоббс, прячущийся за занавеской в доме напротив.
– Если все так плохо, как вы говорите, – продолжила она, – вряд ли мистеру Грайсу будут интересны мои объяснения.
– Мистер Грайс будет рад, если вы расскажете, где взяли тот ключ, хотя бы просто для того, чтобы обратить его поиски в нужном направлении.