– Что еще?
– Письмо написано на обратной стороне обычной писчей бумаги…
– Обычной?
– Да.
– То есть это бумага обычного качества, которая продается в магазинах.
– Да, разумеется.
– Так ли это?
– Конечно.
– Посмотрите на строки.
– Что с ними? А-а, вижу, они идут рядом с верхним краем листа. Очевидно, здесь поработали ножницами.
– Другими словами, это большой лист, обрезанный до размеров обычной бумаги?
– Да.
– Это все, что вы заметили?
– Да, кроме слов.
– Разве вы не видите, что потерялось после такой обрезки?
– Нет, если только вы не имеете в виду штамп производителя в уголке. – Мистер Грайс прищурился. – Но я не понимаю, почему вы считаете, что его потеря имеет какое-то значение.
– Не понимаете? Даже если вспомните, что из-за этого мы лишились возможности найти пачку, из которой был взят этот лист?
– Все равно не понимаю.
– Хм… Значит, вы еще больший профан, чем я полагал. Разве вы не понимаете, что поскольку Ханне незачем было скрывать происхождение бумаги, на которой она написала предсмертную записку, это послание состряпано кем-то другим.
– Нет, – ответил я. – Ничего такого я не понимаю.
– Не понимаете?! Хорошо, тогда ответьте мне на такой вопрос. Стала бы Ханна, собираясь совершить самоубийство, задумываться о том, чтобы в ее предсмертном послании не оказалось никаких указаний на стол, ящик или пачку бумаги, из которой был взят лист, на котором она его написала?
– Не стала бы.
– Однако специально для этого были произведены определенные действия.
– Но…
– И еще одно. Прочитайте само признание, мистер Рэймонд, и скажите, что вы из него узнали.
– Эта девушка, – сказал я, перечитывая письмо, – не выдержав постоянного напряжения, решила покончить с собой, а Генри Клеверинг…
– Генри Клеверинг?
Вопрос этот был произнесен таким многозначительным тоном, что я оторвался от письма и посмотрел на него.
– Да.
– Ах, я не знал, что там упоминается имя мистера Клеверинга, простите.
– Его имя не упоминается, но описание настолько соответствует…
Тут мистер Грайс прервал меня:
– Вам не кажется немного странным, что такая девица, как Ханна, стала бы тратить время на описание человека, имя которого ей известно?
Я вздрогнул. Действительно, это было неестественно.
– Вы поверили в рассказ миссис Белден, не так ли?
– Поверил.
– Считаете, что она точно передала то, что происходило год назад?
– Да.
– И значит, верите, что Ханна, посыльная, была знакома с мистером Клеверингом и знала его имя?
– Несомненно.
– Так почему же она не назвала его по имени? Если она действительно намеревалась, как здесь сказано, уберечь Элеонору от павших на нее ложных обвинений, она, естественно, пошла бы самым простым и действенным путем. Это описание человека, личность которого она могла бы обозначить без сомнения, указав его имя, дело рук не бедной неграмотной девицы, а неудачная попытка кого-то, кто хотел сыграть ее. Но и это еще не все. Вы упоминали, что, по словам миссис Белден, Ханна, придя к ней, сказала, будто это Мэри Ливенворт ее прислала. Однако в этом документе она утверждает, что это работа Черных Усов.
– Я знаю. Но не могли ли обе стороны участвовать в этом?
– Да, – сказал он, – всегда подозрительно, когда есть несоответствие между устными и письменными заявлениями одного человека. Но что это мы стоим тут и гадаем, если пары слов от самой миссис Белден, вероятно, будет достаточно, чтобы все прояснить!
– Пары слов от миссис Белден… – повторил я. – Сегодня я слышал от нее тысячи слов, и они не прояснили ровным счетом ничего.
– Вы слышали, я не слышал. Приведите ее, мистер Рэймонд.
Я встал.
– Еще один вопрос, прежде чем я уйду. Что, если Ханна просто нашла обрезанный лист бумаги и использовала его, не задумываясь о том, какие подозрения это вызовет?
– Это мы сейчас и узнаем, – ответил сыщик.
Миссис Белден дрожала от нетерпения, когда я вошел. Как я думаю, когда придет коронер? Чем нам может помочь этот сыщик? Ужасно сидеть одной и ждать неизвестно чего!
Я успокоил ее, как мог, и сказал, что сыщик пока что не сообщил, что собирается делать, и хочет сперва задать ей несколько вопросов. Не могла бы она пройти к нему? Миссис Белден с готовностью поднялась. Что угодно лучше, чем ожидание.
Мистер Грайс, за короткое время моего отсутствия сменивший настроение с сурового на доброжелательное, встретил миссис Белден именно с той вежливой любезностью, которая может впечатлить женщину, зависящую от доброго мнения о ней окружающих.
– А-а, это та самая леди, в доме которой случилось это крайне неприятное событие, – промолвил он, приподнимаясь ей навстречу. – Позвольте предложить вам присесть, если постороннему человеку позволено предлагать леди садиться в ее собственном доме.
– Этот дом больше не кажется мне моим, – ответила миссис Белден скорее грустным, чем воинственным голосом, так ее пронял искренний тон мистера Грайса. – Я тут скорее узница – прихожу, выхожу, молчу или говорю, как скажут. И все из-за того, что несчастной, которую я из сострадания пустила к себе, случилось умереть в моем доме.
– Вот именно! – воскликнул мистер Грайс. – Это очень несправедливо. Но, возможно, нам удастся все исправить. У меня есть основания полагать, что у нас это получится. Эту внезапную смерть наверняка очень легко объяснить. Вы говорите, что не хранили в доме яд?
– Нет, сэр.
– И что девушка никуда не выходила?
– Ни разу, сэр.
– И что никто к ней не приходил?
– Да, сэр.
– И она не смогла бы раздобыть такую вещь, если бы захотела?
– Не смогла бы, сэр.
– Разве только, – мило добавил он, – яд был у Ханны с собой, когда она пришла.
– Это невозможно, сэр. У нее с собой не было вещей, а что до карманов, то я знаю все, что там было, я смотрела.
– И что вы там нашли?
– Кое-какие деньги в банкнотах – больше, чем можно было ожидать увидеть у такой девицы, – несколько пенсов и обычный платок.
– Значит, можно считать доказанным, что девушка умерла не от яда, раз в доме его не было.
Он произнес это таким убежденным тоном, что миссис Белден с готовностью подхватила: