– На пару часов отшибет сонливость, – сказал Макар, заливая лиственные червячки кипятком. – Потом повторим.
Бабкин вытащил блокнот и ручку. В отличие от Илюшина с его превосходной слуховой и зрительной памятью, Сергею требовалось подспорье в виде записей. Еще в следственном отделе он освоил скоропись и мог фактически стенографировать любую речь.
– Ну, поехали.
Пока Маша рассказывала, ни тот, ни другой не перебивали ее. Бабкин перестал писать лишь один раз – когда она упомянула про ковш.
– Рогозина обидела девочек, – сказала Маша, пристально рассматривая узор на чашке, – и я вышла из себя.
«Стол об ковш, – вспомнил Бабкин. – И ковш об стол».
Когда она дошла до того, как обнаружили тело, он вырвал из блокнота лист и протянул ей:
– Схему, Маш. Постарайся максимально точно. Как лежал труп, где был нож…
– Брызги сможешь воспроизвести? – спросил Илюшин.
– Попробую.
Пять минут спустя Маша протянула готовый рисунок.
– Примерно так…
Макар выбрался из своего кресла и сел на полу рядом с Сергеем. Оба склонились над схемой.
– Спала она, похоже… – пробормотал наконец Илюшин.
– Угу. Маш, большое пятно – это ты кровь так изобразила?
– Да.
– Макар, брызги должны быть на одежде убийцы.
– Согласен. Маш, у тебя что-нибудь изымали?
Она отрицательно покачала головой.
– Значит, завтра придут, – заметил Бабкин. – Смотри, вся локализация ударов в области грудной клетки.
– На животе тоже были раны, – Маша поежилась.
Илюшин раздосадованно щелкнул пальцами:
– В дело бы залезть, взглянуть на фотографии. Время смерти все равно мы отсюда не вытащим.
– А зачем?
Бабкин заложил руки за голову и растянулся на полу, словно собирался загорать.
– Что зачем?
– Время смерти нам к чему? Мы собираемся расследовать это дело? Нет, не собираемся. Это работа прокуратуры.
– Из того, что мы видели, вытекает, что прокуратура уже нашла себе обвиняемого, – осторожно заметил Илюшин, косясь на Машу.
Бабкин пренебрежительно махнул рукой.
– Брось! Этот Викентьев искал легких путей и обломился в самом начале.
– «Обломился»! – не выдержала Маша, чувствительная к сленгу.
– Это суровая правда жизни. Что поделать! Могу выразиться литературно: подрезали крылья Палсергеичу прямо в бреющем полете.
Бабкин закинул ногу на ногу.
– Ты, я смотрю, приободрился, – усмехнулся Илюшин. – А по дороге сюда ныл и стенал. Маша, слышала бы ты его!
– Я ожидал худшего, – пожал плечами Бабкин. – А теперь, послушав возлюбленную мою супругу… Кстати, супруга, брось в меня куском сахара… Спасибо! Так вот, послушав ее, убедился, что Викентьев может идти лесом в любом направлении.
Сергей сунул за щеку кусок рафинада и ободряюще улыбнулся жене. Маша не ответила на его улыбку.
– Я б не торопился уезжать отсюда, – сказал Макар, поднимая с пола схему. – Что-то меня смущает во всем происходящем.
– Например?
– Ну, скажем, тот факт, что у убитой были какие-то планы на бывших одноклассниц, и она не довела их до конца.
– Ну, так теперь и не доведет, – отрезал Бабкин. – Но нас это не должно волновать. Пока я был уверен, что Машку при желании действительно можно притянуть к этому делу, стоял на ушах. Но теперь не вижу ни одной причины дергаться.
– Правда, не видишь?
– Абсолютно. Для начала, у следствия нет никаких улик, доказывающих ее причастность. Разбитый ковш – это бред Викентьева. Вот отпечатки на ноже – это уже другое дело. Но откуда им там взяться, отпечаткам? Вот именно, неоткуда.
– Сережа… – позвала Маша.
– М-м?
– Они могут найти отпечатки на ноже.
– Конечно, могут, – согласился Бабкин.
– Мои, – уточнила Маша. – На этом ноже могут быть мои отпечатки.
Сергей поперхнулся сахаром.
– Уверена? – быстро спросил Илюшин.
Маша протянула мужу остывший чай.
– Как? – с трудом выговорил тот, прокашлявшись. – Как на ноже могут быть твои отпечатки?!
Маша вздохнула и пересказала эпизод в кладовой. Слушая ее, Бабкин мрачнел.
– Почему сразу не сказала про нож? – спросил он, когда она замолчала.
– Я забыла про него, – призналась Маша. – Только сейчас сообразила, что это может быть тот же самый.
Илюшин с Бабкиным переглянулись.
– Викентьев будет просто счастлив обнаружить Машкины пальцы на орудии убийства, – пробормотал Сергей. Беззаботность и расслабленность слетели с него в одно мгновение.
– Зато у нас есть потенциальный убийца! – Макар щелкнул пальцами. – Горничная! Рогозина оставила ей всего пять рублей чаевых, например. Как не убить?
– Или пастой зеркало измазала, – мрачно поддержал Бабкин. – Заходит горничная в ванную, а там везде «Колгейт» выдавлен! И крышечка не завинчена! Она сразу за нож.
– За незавинченную крышечку я бы и сам прикончил.
– Тебе дай волю, ты бы вообще всех поубивал, один остался.
Оба замолчали. Маша молча протянула мужу коробку с рафинадом. Тот задумчиво взял два куска и снова растянулся на полу.
– Ладно, – уже другим тоном сказал он. – Допустим, отпечатки. Допустим, они там есть. Это если предполагать худшее. Но мы упускаем из виду одно важное соображение.
– Какое?
– У тебя нет мотива. Вообще! Ты, наверное, единственный человек во всем классе, которому не за что убивать Рогозину. Без мотива все липовое доказательство с отпечатками разбивается вдребезги. Потому что нож мог взять кто угодно, помимо убийцы. Что, собственно, и произошло.
Маша молчала, не глядя на мужа.
– Маш? – позвал Илюшин.
Тишина.
Бабкин приподнялся, настороженный отсутствием ответа.
– Маша?
Она не сразу оторвала взгляд от чашки.
– У тебя ведь нет мотива, правда? – настойчиво спросил он. – Да?
Маша наконец посмотрела ему в глаза.
– Тото, мне кажется, мы больше не в Канзасе, – пробормотал Макар и отвернулся.
1
Когда Юрин телефон высветился на экране в третий раз, Саша не выдержала и нажала «ответить».
– Может, все-таки вернешься? – мягко предложил он, не здороваясь. И было непонятно, что он имеет в виду: то ли вернуться в Москву, то ли вернуться к нему.