Когда я обернулась, Рен продолжал пожирать меня глазами. А потом, к невероятному моему изумлению, он опустился на одно колено, взял мою ладонь и поднес ее к своему лбу.
– Э-э-э… Рен? – нервно пролепетала я. – Ты что делаешь?
– Преклоняю колени перед богиней.
– Никакая я не богиня!
– Ты богиня, принцесса, царица. Как воин я приношу тебе клятву верности. Как принц я готов исполнить любую твою просьбу. Как мужчина я прошу разрешения сидеть у твоих ног и поклоняться тебе. Проси меня о чем угодно, и я исполню твое приказание.
Он поднял глаза и взял обе мои ладони в свои.
– Сундари раджкумари, мое сердце расцвело, увидев тебя в одеждах царственной девы моего времени. Если бы я увидел тебя в ту пору, если бы ты посетила наш дворец, я бы преклонил пред тобой колена, умоляя никогда не покидать меня.
Я залилась краской и прошептала:
– Мне кажется, ты или преувеличиваешь, или бредишь!
Рен улыбнулся своей ослепительной, сшибающей-с-ног-всех-девушек-в-радиусе-десяти-километров улыбкой и добавил:
– Твоя скромность делает тебя еще более неотразимой. Воистину ты прелестнейшая из женщин, Келси.
Тогда я перестала смущенно втягивать голову в плечи и внимательно посмотрела на Рена. Он был серьезен. «Кто бы мог подумать, что я смогу заставить мужчину встать передо мной на колени?» Не в силах устоять, я улыбнулась прекрасному принцу, с обожанием смотревшему на меня, и убрала волосы с его лица. Он повернул голову, поцеловал мою ладонь и поднес мою руку к своим губам.
Тут на площадку выскочил Кишан и набросился на Рена:
– Нет, это что такое? Я как благородный человек готов истолковать все сомнения в твою пользу, учитывая, что ты потерял память и все такое, но будь добр, отойди от моей девушки и немедленно объясни, что происходит? Кто нас переодел и зачем?
Рен отодвинулся, чтобы Кишан мог подойти ко мне, но тот словно прирос к месту.
– Ты великолепна! – воскликнул он.
– Назвать ее великолепной значит жестоко оскорбить ее красоту! – тихо произнес Рен. – Она… божественная, неземная, ослепительная…
Я подняла руку:
– Да-да, но хватит. Может, пора перестать разглядывать Келси, пока она не сгорела от смущения?
Рен недоверчиво покачал головой:
– Ты смущена? Но, ради всего святого, почему?
– Потому, что чувствую себя полуголой! Давайте поговорим о чем-нибудь другом! – совсем не божественным голосом попросила я, и, похоже, это помогло моим обожателям вернуться с небес на землю.
Рен и Кишан похлопали глазами, потом Рен нехотя повернулся к брату и стал рассказывать ему обо всем, что здесь произошло. От меня не укрылось, что то один, то другой время от времени украдкой любовались открытыми участками моего тела. Обычно за этим следовало недовольное рычание кого-то из братьев, и оба возвращались к прерванному разговору.
На Кишане тоже было некое подобие набедренной повязки, несколько ярусов бус на шее и золотые браслеты выше локтя. Половина его волос была собрана на макушке в пучок, усыпанный драгоценными камнями, остальные пряди свободно падали на широкие плечи. Его талию охватывал тонкий пояс в виде шнура, на которой висела раковина. Золотые кольца в ушах позвякивали при каждом движении головы, а на лбу был нарисован третий глаз.
И тут меня осенило:
– Постойте!
Братья замолчали на полуслове, а я бросилась к ним и стала рассматривать их одежду:
– Нас не случайно так одели! Мы – это они! Я – Парвати!
Братья уставились на меня, Кишан пожал плечами.
Но Рен окинул меня пристальным взглядом, кивнул.
– Да, ты права. На тебе одеяние Парвати.
– Значит, это тоже твое, – с улыбкой сказал Кишан, подавая мне ожерелье.
Едва взглянув на него, я мысленно поправила себя. Это было не ожерелье, а Ожерелье – Черное жемчужное ожерелье Дурги. Поскольку я стояла как завороженная, Кишан подошел ко мне сзади, чтобы застегнуть фермуар. Ожерелье было сплетено не из звеньев, как цепочка, а из серебряных, усыпанных бриллиантами дуг, внахлест перекрывавших друг друга. В месте каждого пересечения висела блестящая черная жемчужина размером с подушечку моего большого пальца. Посередине сверкала подвеска в виде цветка лотоса из белых и черных жемчужин. Ожерелье оказалось таким тяжелым, что оттягивало шею. Я робко дотронулась пальцем до жемчужного лотоса.
Кишан коснулся губами нежной кожи за моим ухом и шепнул:
– А тебе идет!
Потом я услышала щелчок застежки фермуара и крик Рена:
– Стойте!
В то же мгновение меня подхватил могучий поток воздуха, и я очутилась в пустоте. Амулет раскалился, обжигая шею. Ничего не понимая, я смотрела на вихрь образов, мелькавших перед моими глазами.
Я вновь очутилась на яхте, где увидела мистера Кадама и Нилиму, склонившихся над картами. Они меня не слышали, хотя я сорвала голос, окликая их. Потом эта картина распалась на фрагменты, и я оказалась на палубе другого корабля, рядом с фигурой, похожей на призрак мистера Кадама. Вода вспенилась за бортом, из волн показался и тут же скрылся треугольный плавник. Не успела я как следует испугаться, как огромное шестиметровое чудовище подняло на поверхность свою хищную голову и щелкнуло зубами. А выше, над всеми этими тварями – стоял Локеш с амулетом в руке.
Я бросилась вперед и ахнула, узнав капитана Диксона. Его правый глаз заплыл, грудь и руки были покрыты кровавыми порезами. Я слышала, как Локеш о чем-то спрашивает его, но благородный моряк молчал и отказывался выдать наше местонахождение, даже когда его перебросили через перила над морем, кишащим акулами.
– Возможно, до сих пор я был недостаточно убедителен? – вежливо поинтересовался Локеш.
Злой чародей взмахнул рукой, и один из его помощников, подхваченный невидимой силой, полетел за борт, прямо к жадным тварям. Его крики быстро оборвались, зато другие звуки были поистине ужасны – чавканье, хруст ломаемых костей, плеск тугих торпедообразных тел, рвущих друг у друга кровавые клочья, удары хвостов и работа могучих челюстей, раздирающих мясо на куски, которые можно заглотить целиком.
Локеш с улыбкой внимал этим звукам.
– Даю вам последний шанс, капитан. Неужели вы совсем не дорожите своей жизнью?
– Я играл в воде с тех пор, как был мальцом, – ответил капитан. – И всегда знал, что мое тело упокоится вдали от родных берегов. Что косточки мои лягут на дно океана. Море… Я всю жизнь любил только его, не было у меня другой женщины. Море мне жена, а акулы – что ж, они, выходит, мне детки. И я готов встретить смерть в объятиях моей женушки. Нет, я ни о чем не жалею.
Волшебник нахмурился и щелкнул пальцами:
– Что ж, так тому и быть.