Помоги же мне, рука. Брось камень, черт тебя дери.
Но рука предательски трясется.
– Ему крышка, – продолжает Леви. – Вы посмотрите на него. Он побежден.
– Тогда почему бы нам его не добить? – спрашивает Ред.
– А зачем убивать того, кто и так мертв?
Леви улыбается, делает шаг назад, в тень и дождь. Стоящие по бокам от него Уайатт и Ред следуют за ним. Их взгляды прикованы к Адаму. Потом все трое поворачиваются к нему спиной – так, словно он полное ничтожество, дрянь, – и скрываются из виду.
Налетает холодный влажный ветер. Из горла Адама вырывается вопль. Он похож на рычание зверя. Он запрокидывает голову и издает протяжный гортанный вой. В этих звуках нет ничего человеческого. Адам поднимает Кейна и волочит свою еле живую ношу по грязи. Спотыкается. Падает. Снова встает.
Под дождем расхаживают какие-то люди. Они кричат на Адама, перекрывая рев бури, но он их не слышит. У него в ушах звучит голос Сэди.
Адам! Да сделай же ты хоть что-нибудь!
Непогода задерживает гонщиков в лагере еще на день. Они прячутся в промокших палатках, ждут и наблюдают. Адам лежит в лазарете. На душе у него тоскливо. Он искал Сэди. Прочесал весь лагерь из конца в конец. Но не смог найти ни следа. Ни ее. Ни их.
Леви и «Скорпионы» – те, кто остался в живых, то есть еще Ред и Уайатт, – скрылись в пустыне. Вопреки всем правилам. Уехали раньше остальных. Другому это не сошло бы с рук. Но только не Леви Бладу.
Адам сидит на кровати, уронив голову на руки. И думает о Гонке.
Шесть дней. Шесть дней ада. Он прокручивает их в памяти.
День первый… старт, дорога по каньону. Потом равнина. Первая полоса препятствий. Высокие трамплины. Рядом с ним Нат. Они едут уверенно. Потом бандиты. Все переворачивается вверх ногами. Появляется Кейн. Он хоронит Ната. Оставляет его и едет дальше. День второй… в пустыне с Кейном. Они мощно рвутся вперед. День третий… Появляется Сэди, потом волки. Потом все как в тумане… следующая полоса препятствий… ущелье… накода.
Он качает головой. Устал думать.
На кровати рядом с ним, отгороженный стеной белых занавесок, лежит Кейн в окружении трубок, проводов и тикающих приборов, которые гудят, мигают и вызывают в палату пропахших дезинфектантами роботов-санитаров с устрашающими инструментами наперевес.
Адам не ранен, он только очень устал. Припухлость на лодыжке спала, и откушенный палец почти не болит.
У его кровати стоит женщина и тычет стилусом в экран планшета. У нее в очках отражается лежащий под смятым одеялом Адам.
– Давайте проверим, правильно ли я вас поняла, – говорит женщина. – Вы утверждаете, будто на вас напал не кто иной, как Леви Блад. Верно?
Адам отворачивается от нее. Все равно из этого ничего не выйдет.
Он слышит, как женщина шмыгает носом и продолжает, как ни в чем не бывало, стучать по планшету.
– Я расцениваю ваше оскорбительное молчание как утвердительный ответ. То есть, проще говоря, как «да».
– Думайте что хотите, – огрызается Адам. Он смотрит на дверь. Там молча стоит КРОТ.
– Тогда я спрошу вас еще раз, – говорит женщина. – Зачинщиком или участником этой предполагаемой драки был вышеупомянутый Леви Блад… сын Полковника?
Ей совершенно незачем уточнять, чей Леви сын, все и так ясно. Драки не было. Адаму она приснилась.
Он косится на стену из белых занавесок и смутный силуэт за ней, прислушиваясь, дышит ли Кейн. Но ничего не слышит.
– Отвечайте, – настаивает женщина. – На вас напал Леви Блад? Да или нет?
Адам смотрит на нее.
– Нет, черт подери. Нет! А теперь оставьте меня одного!
Пламя свечи отражается в стеклах темных очков женщины. Она улыбается, показывая коричневые зубы. Засовывает стилус за ухо и сообщает:
– Буря улеглась. Утром вы сможете ехать. – Она оглядывается на Кейна. – И на этот раз вы действительно останетесь один.
* * *
Въевшийся в простыни запах эфира не дает Адаму уснуть, и он вслушивается в звуки ночи. В коридоре закрылась дверь. Кто-то отрывисто кашляет в темноте. Жужжит аппаратура, с помощью которой кормят Кейна.
На рассвете Адам впадает в забытье – то ли сон, то ли явь.
– Прости меня, Сэди, – громко произносит он, – я должен был хоть что-то сделать. Я мог бы…
– Должен был бы. Мог бы. Но не сделал, – отзывается чей-то хриплый голос.
Адам приподнимается на подушке.
– Кто это?
Молчание. Лишь еле слышно гудит аппаратура. Кто-то храпит. Адам ждет. Но никто не отвечает. Глаза его привыкают к тусклому свету луны, который сочится в окно. Наверно, тучи рассеялись. Дождя не слышно. Адам таращится на прозрачную занавеску возле кровати и может поклясться, что видит, как за ней кто-то шевелится. Так и есть: Кейн жестом подзывает его ближе.
– Тебе надо ехать, – медленно, с трудом шепчет он. Адам наклоняется ближе к Кейну, подносит ухо к его потрескавшимся, распухшим губам. – И не останавливаться до конца, – бормочет Кейн, и его дыхание щекочет ухо Адама.
Адам смотрит, как тот дышит. Как поднимается и опускается его грудь. Кейна не узнать. Не хватает минимум одного зуба. Нос сломан. Один глаз заплыл. Другой почти не открывается. Глазное яблоко почернело от крови. На виске жуткий багровый шов. Все лицо в синяках и ссадинах.
Адам сжимает руку Кейна и отпускает: ему неловко, но он чувствует, что они стали ближе, чем когда-либо.
– Скажи… я… сделал что-то не то?
Кейн смотрит на Адама.
– В смысле?
– Леви сказал, что я тебя избил.
Кейн приоткрывает глаз. Даже сейчас в нем горит еле видное пламя.
– Нет, – хрипло шепчет он и указывает на Адама пальцем. – Ты ничего не сделал.
Адам понимает, что это не упрек, но все равно чувствует себя виноватым.
Я не бил его камнем по голове, но я не сделал ничего, чтобы им помешать.
– Прости меня, я…
– Не вини себя… – Губы Кейна кривятся от боли.
Адам приподнимает его голову и помогает ему улечься поудобнее. В свете свечи видны его страшные раны. Адам вспоминает Фрэнка.
Таких, как Кейн и Фрэнк, не сломать.
Их можно повалить на землю, избить до крови. Но не сломать.
– Как думаешь, Сэди жива? – спрашивает Адам, не сводя глаз с Кейна.
Кейн кивает.
– Такие, как она, не сдаются. – Голос его дребезжит, как камешки в шине.