— К бою, — скомандовал Тычко и рухнув в заросли черники в нескольких десятках метров от того места, где дорога врезалась в лес, взвел затвор трехлинейки. Подчиненные бойцы — два ледащих крестьянина, недавно принятые в отряд, рухнули по бокам и тоже навели на дорогу свои берданки.

— Дык ведь, гэта, камандыр, як яго, — промямлил один из бойцов, — прыказано ж было не палиць!

— Отставить разговоры! Огонь только по водителю, и по моей команде, — приказал Антон.

36

3 июля, наши дни. Несвиж

Пока Островский изучал затребованное из архива дело Франца Куцего и обдумывал, вызвать ли ему того повесткой или самому заявиться к нему, пришло известие о покушении. «Так, — подумал Вадим, — а вот и зацепки начинают появляться. Не успел аноним сообщить о причастности потерпевшего к делу об убийстве старика Юркевского, как тому уже и голову проломили. Оперативненько сработали. Наконец-то все как-то начинает складываться, а то даже не знал, в какую сторону копать. Хорошо хоть жив остался. Придет в себя, надо будет наведаться, если врачи разрешат. Только бы память у него не отшибло. Смекнет сучонок, что черепно-мозговая и начнет косить под дурака. Ничего из него потом не вытянешь, хоть тресни. Формально-то закон на его стороне будет. Окажется непригоден для проведения дознания по медицинским показаниям, вот и все дела. Привет тебе, Вадик, от Франца Михалыча, у которого мыши на чердаке, и за свои слова он не ответчик. Теперь надо грамотно обыск провести, ничего не упустив. Может, что-нибудь там и отыщется, хотя слабо в это верится».

Выяснив, кто из оперативников на выезде, он вышел на улицу, сел в машину и спустя десять минут был уже на месте преступления.

В доме работала оперативная группа.

— Что свидетели? — спросил Вадим у старшего, останавливаясь на крыльце и оглядываясь в поисках следов случившегося.

— Соседка первой его обнаружила. Говорит, что ничего не слышала. Видела, как он пришел около шести. Был один и вроде трезвый.

— А во сколько обнаружила?

— Между половиной седьмого и семью.

— Дверь у него была открыта, — вступила в разговор стоявшая тут же соседка. — Гляжу, а в щели голова вроде. Я кругом-то обежала, в калитку сунулась и прямо обмерла вся. Лежит, значит, Франц Михалыч лицом вниз, кровь кругом и только пальцами по доскам скребет. У меня аж ноги чуть не подкосились.

— В дом заходили? — прервал ее Островский.

— Нет, в дом не заходила, — мотнула та головой. — Побежала милицию вызывать.

— А скорую?

— Скорую уже милиционеры вызвали. Я как-то и не догадалась, испугалась сильно, — смутилась женщина.

— А раньше возле дома никого не видели? — продолжал он спрашивать, чувствуя, что от этой свидетельницы проку будет немного.

— Так я ж сама минут за десять до него пришла. Никого не видела. Убрала белье со двора, сушилось оно у меня на веревке вот тут, — она указала куда-то за спину, — ну и вижу, идет сосед, как всегда со своим портфельчиком, цигаркой попыхивает. Поздоровался и к себе. Телевизор включил громко, через окно было слышно. Иной раз он у Франца там до часу ночи орал. Соседи жаловались.

— Потерпевший что-нибудь говорил? — продолжал расспрашивать Вадим, надеясь нащупать правильное направление разговора. — Имена называл?

— Еще когда в сознании был, все про камень какой-то шептал, — вспомнил старший опергруппы. — А больше — ничего. Его когда на носилки перекладывали, он уже ни на что не реагировал.

— Я тоже про камень слышала, — подтвердила соседка.

— Так, может, его камнем и ударили, — предположил Вадим, оглянувшись на коллегу.

— Рана ровная, — ответил тот, — камнем так не получится.

Островский вошел в дом и остановился. Похоже, хозяин не отличался опрятностью. Жилище имело запущенный вид: обшарпанные стены, давно некрашеный пол, ободранные двери.

В кухне на столе лежала буханка черного хлеба, а рядом завернутый в бумагу кусок колбасы. Вдоль стены стояло десятка два бутылок из-под крепленого и пара водочных.

— Вот здесь, видно, на него и напали, — сказал за спиной оперативник. — На холодильнике и на стене остались капли крови. Удар был нанесен сзади, скорее всего, молотком или чем-то похожим. Орудие пока не обнаружили. А вот тут, — он указал на дверной косяк, — он упал. Видите отпечаток руки.

— Хорошо, до двери успел доползти, — заметил Островский, переступая через лужу уже загустевшей крови. — Что врач сказал?

— Говорит, ранение тяжелое. Может и помереть. Все зависит от того, есть ли осколки. Сейчас, наверно, уже оперируют. Кровищи много вытекло из него. Если бы не соседка, лежал бы сейчас в морге мужик и не парился по поводу больничного.

Они прошли в комнату, все убранство которой состояло из старого фанерного шкафа, тумбочки, на которой стоял телевизор, стола, трех стульев и продавленного дивана. В углу лежали две автомобильные покрышки, накрытые газетой, а над ними на стене висел католический календарь за прошлый год.

— Небогато, — сказал Островский, присаживаясь на один из стульев. — Тут и брать-то нечего, судя по всему. Один хлам.

Оперативник присел рядом и закурил.

— Да, на ограбление не похоже, — подтвердил он. — Хозяин перебивался случайными заработками, да и поддать любил. Даже за свет уже за полгода задолжал. Голытьба, одним словом. Правда, есть кое-что настораживающее.

— Что? — резко спросил Островский, вытаскивая сигарету из пачки.

— Прибор, — ответил оперативник. — Сначала думали, что это газонокосилка, а потом присмотрелись — ан нет. Тут за дверью стоял, в коробке.

— Что за прибор?

— А хрен его знает. Но видно, вещь дорогая, импортная. Соседка сказала, что он его по своему участку катал и что-то записывал на бумажке.

— Покажи, — потребовал Вадим.

Прибор действительно был похож на газонокосилку. Он стоял в углу, накрытый картонной коробкой, из которой торчала длинная обрезиненная ручка, как у детской коляски. Колеса прибора все еще были в земле.

— Может, это что-то для строительства? — неуверенно предположил оперативник. — Вроде вибротрамбовки. Я видел похожий, когда плитку у исполкома перекладывали.

— Мэйд ин Финланд, — прочитал Островский на алюминиевой пластинке, закрепленной на правой стороне кожуха. — Нет, это точно не вибротрамбовка, — заключил он, закончив осмотр. И тут же спросил: — А что, этот Куцый занимался строительством?

— Кто его знает, чем он занимался, — пожал плечами оперативник. — Это надо участкового спрашивать. Этот наверняка должен знать. Он по соседям ходит, опрашивает. Да вон идет, — ткнул он пальцем в окно.

Островский вышел на улицу. С местным участковым они были знакомы давно и не раз сталкивались по работе.