В Сорбонне студенты поздравляли Поля, во-первых со вступлением в кандидаты в партию, во-вторых с предстоящей поездкой в Россию. Почти все они были на стороне коммунистов. У Поля была договоренность с Жаком встретиться во время большого перерыва между лекциями. И Жак потащил его в университетскую библиотеку. Здесь, в географическом отделе Жак развернул карту Ленинградской области.
– В России теперь модно писать о партизанском движении во время войны. Известным центром партизанского движения под Ленинградом был район города Луги. – Жак говорил, водя тонким длинным пальцем по карте. – В Ленинграде ты можешь сказать, что интересуешься историей партизанского движения и потребовать разрешения съездить в Лугу. Это единственный шанс увидеть русскую провинцию. Ты понял? Конечно, это не настоящая провинция, слишком близко к большому городу. Но все же, ты сможешь там увидеть то, что скрывают русские от иностранцев.
– Концлагеря? – наивно спросил Поль.
– Нет. Нищету. А концлагеря там есть. Но туда не добраться даже обычному русскому человеку.
И Жак развернул карту России. Гигантская страна. Сибирь на тысячи километров. И через нее всего одна железная дорога, да и та только по югу Сибири.
Дома мама проиграла на пианино несколько вещей русских композиторов с незапоминающимися фамилиями. Марго поставила пластинку с русскими песнями. Мсье Молиньяр, преподаватель французского заставил Поля выучить имена русских поэтов и писателей, известных во Франции, а так же прочесть вслух отрывки из их стихов по французски, сказав при этом, что поэзия в принципе непереводима. У Поля уже голова шла кругом от всего русского, и он без пальто в свитере вышел на улицу. Морозный воздух сразу освежил голову, и он побежал в сторону Отеля де Виль, без остановки добежал до сквера Сен-Жак. Здесь была установлена вертушка-карусель для детей. Несколько мальчиков беспризорного вида при свете уличных фонарей катались на вертушке. Поль остановился. Мальчики раскручивали вертушку и садились на концы крестовины, пока вертушка продолжала по инерции вертеться. Поль подошел ближе, и мальчики отступили. Поль крутанул вертушку и присел на конец доски. Крестовина накренилась.
– Мсье, вы тяжелый, – сказал один из мальчиков. – Мы все сядем на другой конец, а вы раскрутите.
Поль, нагнувшись, стал разгонять крестовину, а мальчики попрыгали на другие концы крестовины. Разогнав вертушку, Поль присел на доску, и вертушка по инерции сделала почти два оборота. Один из мальчиков сказал:
– Мсье, хотите, покажу фокус?
– Покажи.
– Двадцать сантимов.
Поль достал из кармана мелочь, протянул мальчику двадцать сантимов.
– Смотрите, – сказал мальчик, держа на ладони монету. Он взмахнул рукой и снова выставил ладонь. Монеты не было.
– Монета у тебя в рукаве, – сказал Поль.
– Проверьте, – и мальчик протянул Полю руку. Поль опустил его руку книзу, потряс. Монеты не было. Поль достал из кармана еще двадцать сантимов, показал мальчику и сказал:
– А монета оказалась у меня.
– А вот и нет! Это другая монета.
– А где та? – спросил Поль.
– А дайте эту монету, тогда скажу. – Поль не поверил мальчику, как не верил всему тому, что говорили о России, и сказал:
– Сперва скажи, а потом получишь вторую.
Мальчик достал откуда-то из-за шиворота первую монету и показал Полю. И Поль великодушно дал ему вторую монету. Другой мальчик, с наглым безбровым лицом, сказал:
– Мсье, я умею отгадывать имена. Хотите, отгадаю ваше имя?
– Отгадай.
– Полфранка.
Цены явно росли. Поль достал из кармана пятьдесят сантимов.
– Деньги вперед, – сказал безбровый мальчик так же, как говорят проститутки. Поль дал ему монету.
– Поль! – вызывающе произнес безбровый мальчик. Ему было не больше десяти лет, навряд ли он читал газеты и журналы, и Поль спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Я видел ваш снимок в журнале, – бойко ответил мальчик. – Вы там голый, и у вас хуй стоит.
Поля охватила злоба. Мальчик понял и быстро отскочил, забежал за садовую скамейку. Поль подскочил к скамейке, перепрыгнул через ее спинку и вместе с мальчиком, поскользнувшись, упал на грязный снег. Оба они тотчас вскочили на ноги. Поль держал мальчика за плечо. Явно уличный мальчик хорошо знал, как вести себя в подобных случаях. Отчаянно вырываясь, он пронзительно завопил:
– Отпустите, мсье! Я вас не знаю!
Проходящие по скверу прохожие приостановились. Поль чувствовал рукой сквозь потертое пальто худенькое мальчишеское плечо. Мальчик давно вырос из пальто. Перчаток у него не было. Поль отпустил его. Мальчик отскочил, но Поль полез в карман, и мальчик остановился выжидающе. Поль подал ему франковую монету.
– Спасибо, мсье, – бойко сказал мальчик.
Поль машинально пересек Риволи, углубился в сеть кривых улочек, где были хорошо знакомые дешевые публичные дома.
Накануне воскресенья мама напомнила, что с утра они идут на утреннюю службу а Нотр-Дам. Когда они втроем, как обычно перед сном, пили в столовой молоко с галетами, Поль спросил:
– Марго, ты изучаешь медицину. Как ты ее совмещаешь с религией?
Мама тут же ответила вместо Марго:
– Медицина существовала еще во времена язычества.
– Я имею ввиду современную медицину, – уточнил Поль. – И биологию. Вот, например, теория Дарвина.
На этот раз ответила Марго:
– Теория Дарвина сыграла положительную роль в классификации видов. Относительно происхождения видов его теория теперь не выдерживает критики.
И тут Поль спросил напрямик:
– Значит, биология признает происхождение жизни по Библии?
Марго молча посмотрела на маму, и та ответила:
– Наука и религия это две плоскости, которые никогда не пересекаются, но всегда сохраняют между собой определенное рассстояние.
И мама посмотрела на Марго. Похоже, это было продолжение их прошлых бесед, и еще это было похоже на сценарий, по которому Марго и мама говорили по очереди свой текст. Очередь была за Марго:
– Существует модная наука – генетика, – сказала она. – Генетика никак не укладывается в теорию Дарвина.
– А что это – генетика? – спросил Поль.
– Наука о физиологической наследственности, – тотчас ответила мама, как заученный текст, и добавила: – Общее понятие о генетике даст тебе мадам Монсор, твоя преподавательница. – Поль сказал:
– Я уже знаю: она тоже религиозна.
Следующий текст был за Марго:
– Наряду со множеством инстинктов, заложенных в человеке, существует религиозный инстинкт, и он сохраняется на всю жизнь, если только не подавляется окружающей средой.