– Ему надо поручить офицерам навести прядок, а не самому метаться. И надо срочно отвести назад те отряды, которые только путаются в ногах у пехоты! Конница здесь совершенна лишняя!
Герхардт проследил за моим взглядом.
– Может ты сбегаешь посоветуешь ему? – довольно едко осведомился он.
– Наверное, я увлекся, – виновато признал я.
– Наверное. Но ты прав, твои меры, в самом деле, разумны, но только в том случае, если знаешь о подготовленной ловушке.
Мы, тем временем, продолжали отступать, увеличивая скорость. И это еще больше распаляло вражеских солдат, которым казалось, что нужно еще немного надавить, и мы сами покатимся с горы. Вот мы вплотную подошли к началу спуску, вот перевалили через него.
– Конницу вперед! – бросил я через плечо, каким-то шестым чувством почувствовав, что сейчас важен каждый миг и что притворное отступление может превратиться в бегство. Слишком неуверенно должны были чувствовать себя солдаты, смотря снизу вверх на наступающего врага. – Надо отвлечь врага!
Тотчас один из вестовых сорвался с места и помчался к отряду кавалерии, стоявшей чуть в стороне.
– Энинг, зачем? – Лекор удивленно посмотрел на меня. – Ведь по плану…
– К черту план! Нашим солдатам надо дать передых, слишком давят на них!
Герхардт одобрительно кивнул.
Конница поспела вовремя. Кавалеристы врубились в расстроенные наступлением ряды вражеской пехоты и отвлекли ее, дав нашим возможность слегка передохнуть и поправить свои ряды. Наш левый фланг стал поспешно спускаться, заворачивая вправо. Поскольку вся наша кавалерия была сосредоточена на нашем правом фланге, то только там она смогла задержать наступление, на левом же фланге враг, не задумываясь, бросился следом. Если бы имперский командующий управлял битвой, то, возможно, он и не погнал бы своих солдат вниз по склону, а велел им отойти, выровнять ряды и только потом двинул их вниз. Но из-за того хаоса, который царил сейчас на поле битвы, каждый офицер отряда вынужден был действовать на свой страх и риск, не согласовывая своих действий с соседями и не получая приказов сверху. Причем мы находились ничуть не в лучшей ситуации. Наше преимущество было только в том, что еще до боя я подробно обсудил с каждым полковником их действия, и теперь они действовали так, как был разработан план. У врага же никакого плана не было. Для них бой и в самом деле возник стихийно и постепенно разросся в главное сражение. Именно поэтому вражеский правый фланг бросился следом за отступающим нашим левым флангом, полностью уверенный, что остальные отряды также наступают или скоро будут.
Однако не зря у нас на правом фланге были сосредоточены основные силы. Здесь отступление проходило гораздо медленней. Вскоре случилось то, что и должно было случиться. Наш левый фланг описал дугу и встал вдоль дороги с обрывом за спиной. Враг невольно повторил наше движение и оказался напротив нас. Кажется, имперский командующий быстро сообразил, что в этой ситуации мы сумели уровнять возможности и избежать угрозы сражения снизу вверх. Теперь обе наши армии оказались в одинаково неудобных положениях. И самое главное было в том, что он не мог приказать начать подъем. В этом случае наше наступление на поднимающихся солдат грозило им катастрофой. Да и наши лучники перестреляли бы их как котят, поскольку на узкой дороге все были как на ладони, а спрятаться на ней негде. Однако имперский командир среагировал быстро и точно, что доказывало его опытность. Поняв, что не может отозвать солдат снизу, он быстро увидел наши слабые места, обнаружив, что внизу у нас мало солдат, что почти все сосредоточены наверху. Он направил сверху резервы, с приказом обойти наш левый фланга и атаковать одновременно с фланга и фронта. А на горе построил лучников, которые открыли огонь сверху, а потому особенно губительный для нас.
Я увернулся от очередной стрелы, выжидая момент, когда надо отдать приказа засаде ударить. Вместе со всеми офицерами, мы оказались с конницей, которая встала на правом фланге наших войск. Пожалуй, им здесь было сложнее всего: с фронта атаковала пехота и кавалерия просто не в силах была отбиваться на таком узком месте; сверху сыпались стрелы, унося то одного, то другого человека.
– Энинг, пора! – чуть ли не простонал Герхардт. – Нас сейчас зажмут с двух флангов.
– По-моему не пора. – Я в бинокль смотрел вниз, где только еще начинало разгораться сражение.
Тут к нам прискакал парламентер под белым флагом.
– Наш командир предлагает вам сдаться! – прокричал он. – Всем гарантируем жизнь! Сдавайтесь, вы же видите, что ваше положение безнадежно!
Герхардт послал его подальше.
– По-моему, нам все же стоило остаться вежливыми.
Герхардт послал меня вслед за парламентером вместе с вежливостью. Правда тут же извинился. Обстановка накалялась.
– Неужели мы так предсказуемы? – задумчиво заметил Лекор, который наблюдал за действиями вражеских солдат: они делали именно то, что и говорил он сам, когда я спросил его о его действиях в аналогичной ситуации. – Все как я говорил!
Теперь уже и Герхардт со Святополком задумчиво смотрели на бой.
– Ты прав. – Герхардт с сожалением посмотрел вокруг. – Вражеский командир действует абсолютно правильно и точно. Он очень мудро сумел распорядиться своими силами в конкретной непростой ситуации. Пожалуй, и я лучше ничего не придумал бы. Но именно эта правильность действий его и погубит. – Герхардт зло вырвал стрелу из своего щита. – Проклятье, до этого момента я не думал, что все наши тактические приемы, можно обернуть против нас!
– Все когда-нибудь случается в первый раз, – утешил я его. – Но вот теперь действительно пора. – Я достал две палочки даль-связи. Сжал одну: – Пора.
– Ясно, милорд.
Потом это же слово я передал по второй палочке.
Теперь обо всем, что происходило наверху можно было судить только по шуму. Я представил, как с одного склона поднялись пятьдесят самых лучших лучников нашей армии и разом выпустили свои стрелы. Вот стали падать на землю те, кому не повезло оказаться под этим беспощадным огнем. Вот из укрытия стали выходить те пехотинцы, что сидели в засаде. Из-за переполоха, устроенного лучниками, их замечают не сразу. Пехотинцы сразу строятся в атакующие колонны и скорым шагом бегут вперед. За ними лучники, на ходу стреляя в солдат.
В бинокль я видел, как обернулся вражеский командующий, видел, как вдруг суетливо забегали люди. Вражеские лучники прекратили обстреливать нас и стали торопливо поворачиваться. Вот один из лучников схватился за грудь и покатился вниз по склону. Вот еще один. Я видел, как некоторые люди стали поспешно сбегать по склону вниз.
– Сейчас, милорд, мы достаем телеги! – сообщил голос по даль-связи. – Милорд, они в панике! Кажется, они нас не ждали!
Я заметил, что атакующие нас солдаты, поняв, что наверху происходит что-то не то, замерли и с тревогой стали смотреть туда. Если бы они сейчас оставили нас и поднялись бы, то мой план мог закончиться катастрофой. Но из-за склона ничего не было видно и никто из офицеров не мог понять, что там происходит и требуется ли там помощь. Они видели, что какие-то люди стояли наверху и махали руками, но из-за шума битвы ничего не было слышно. Пока кто-то успел в чем-то разобраться, наверху уже показался ряд китижских пехотинцев, который сбросил сверху последних вражеских солдат. Только тогда все поняли, что происходит. Уже не обращая внимания на нас, кто-то из имперских офицеров принял решение, и со своим отрядом поспешно бежал наверх. Из наших рядов тут же полетели стрелы, но имперцы не отвлекались: они понимали, что если им снова не удастся утвердиться на вершине, то им придется бежать по склону вниз и сражаться с наступающими сверху. И они прекрасно понимали, чем им это может грозить.