— Я так рада, — шумно выражала свои чувства тетя, — хотя (она вздохнула)… хотя лучше бы ты привез Ирмоче жениха.
— Ах, мамочка! — стыдливо вмешалась в разговор дочь.
Кузине Ирме шел уже тридцать пятый год, и мать очень удивлялась, почему до сих пор никто ею не интересуется, ибо считала свою дочь красавицей. Насчет всего этого у нее было ряд собственных теорий, самая правдоподобная из которых основывалась на предположении, будто соседи сговорились и не пускают в дом ни одного жениха. В представлении тети Михелуп нес особую ответственность за то, что Ирма до сих пор кукует в девках.
— Там, в Праге, — говорила она, — есть все. Все, что только пожелаешь. Не то, что у нас, в маленьком городке, где женихов днем с огнем не сыскать.
Она считала Прагу городом, где улицы полны женихов, где так и взметаются беспокойным прибоем толпы желающих жениться. По ее мнению, бухгалтеру достаточно сказать слово — и эти толпы ринулись бы добиваться руки ее дочери.
— Я всюду спрашивал, — нерешительно произносит Михелуп, — но ничего подходящего не подвернулось…
— Постарайся, мальчик, уж будь так добр, — уговаривала его тетя, — а я до смерти тебе этого не забуду. Хотелось бы видеть Ирмочку замужем…
— Мамочка! — простонала дочь.
— Иди в лавку, а если кто зайдет, как-нибудь обслужи.
Когда дочь ушла, она обратилась к бухгалтеру:
— Понимаешь, Ирмочка немного стеснительна, при ней я не хочу говорить о таких деликатных вещах.
Михелуп сказал, что понимает.
Наклонившись к нему, старуха прошептала:
— Я тебе кое-что скажу… Минутку!
Она встала, чтобы убедиться, что двери как следует заперты. Потом приглушенным голосом с таинственным видом сообщила:
— Один у нее уже есть.
— Неужели? — удивился бухгалтер.
— Пан Гейчл. Знаешь пана Гейчла?
Михелуп не знал.
— Да как же так? Наверняка знаешь! Его отец долгие годы был почтальоном. Ездил на почтовой машине к поезду. А потом с ним приключилась беда. Въезжал в ворота почты, забыл наклонить голову и свернул шею. Тогда это вызвало большой переполох. Все его так жалели, это был очень приличный человек, хоть и выпивал немного. Сын совсем не в него. Даже дороги в трактир не знает. Это весьма образованный человек, каждый раз целует мне ручку, называет «мамочкой». Но мне такие галантности ни к чему.
Бухгалтер заметил:
— Значит, у Ирмочки уже есть жених. Рад слышать! Но скажи мне, тетя, зачем ты хочешь, чтобы я привез жениха, если жених у вас уже есть?
— На этот счет, мальчик, я выведу тебя из заблуждения, — отвечала старуха, — слава Всевышнему, у Ирмочки хороший жених. Но не мешает иметь кого-нибудь в запасе. Тогда жених больше старается понравиться и следит за своей внешностью. А потом я скажу тебе, в последнее время пан Гейчл что-то перестал мне нравиться. Слишком уж он лезет в душу, не люблю я сладких речей. Все пристает, чтобы я записала на него дом, как только они с Ирмочкой поженятся. Я ему не доверяю. Порой мне кажется, он бы охотно позабавился с Ирмочкой, а потом бросил…
— Дети, идите играть во двор, — обратилась пани Михелупова и очкастому гимназисту и девочке.
— Оставь их, пускай слушают, — заступилась за детей старуха, — пускай знают, каков нынче мир…
— Не обязательно им все слышать. Ловят каждое слово. Я этого не люблю.
И пани Михелупова прогнала детей из-за стола.
— Так на чем я остановилась? — снова начала старуха.
— Он бы охотно позабавился с Ирмочкой… — подсказала пани Михелупова.
— Верно! Ему бы только попользоваться, да… — Но ей так и не было суждено досказать начатую фразу. С улицы донесся грохот. В комнату ворвалась Маня с известием:
— Уже привезли!
— Что такое? — забеспокоилась тетя. — Что привезли?
— Ничего особенного, тетя, — успокаивал ее бухгалтер, — мою машину привезли…
Он был уже научен мытарствами с мотоциклом, а потому для доставки его с вокзала воспользовался тетиной прислугой. Служанка была в ярости, по ее раскрасневшемуся лицу было видно, что дорогой она сражалась с уличными мальчишками.
Старуха бросилась во двор. За ней кинулся бухгалтер; неуверенное выражение его лица свидетельствовало о нечистой совести. Услышав крик, из лавки прибежала Ирма.
— Что это такое? — проквакала старуха, указывая на машину.
— Это… так сказать… к примеру… мой мотоцикл… — объяснил Михелуп.
— Кому он принадлежит? — допрашивала тетя.
— Мне, тетушка, — пытался подольститься бухгалтер.
— Тебе? А зачем?
— Так… я купил его из надежных рук… Очень выгодная покупка, тетушка… — быстро тараторил бухгалтер. — Красивая вещица, правда? Потрогай, тетушка…
Окаменевшее лицо тетушки не предвещало ничего хорошего.
— Что?! — взвизгнула она. — Потрогать? Ни за что на свете! Убирайся с этим вон!
— Но тетушка… — простонал Михелуп. — Ведь он не кусается. Посмотри, вот я кладу на него руку — и ничего…
— Нет! Нет! Уберите эту вещь из моего дома! Не желаю ее здесь видеть!
— Мы не желаем ее здесь видеть! — подержала старуху дочь.
— Позволь, тетя, но почему?
— Никогда ничего подобного в нашем доме не бывало. Вечно вы приезжаете с чем-нибудь этаким… Так я и знала!
Она принялась жаловаться на свою горестную, тяжкую судьбу. Всю молодость она провела на ярмарках. Пока другие пользовались жизнью, она только наживала подагру. Теперь она совсем калека, никто ее не пожалеет, каждому только давай да давай. В мотоцикле она видела какую-то ловушку, придуманную специально, чтобы ее погубить. Сама не понимала, в чем суть этой ловушки, но была ужасно расстроена.
— Я слишком добра, — бубнила она, — но так, Роберт, ты не должен со мной поступать!
— Куда же мне его деть, тетушка, пойми… — стонал несчастный бухгалтер.
— А куда хочешь! — стояла на своем старуха. — Какое мне дело! Мне и вас-то хватает по горло! До чего лживые люди…
И снова принялась причитать; своеобразная логика направляла ее гнев против квартиранта. Старуха срамила его. Все вы такие! Люди за их спинами только ухмыляются. Отгоняют женихов от их порога. Куда ни глянь — везде заговор. Неужели и бухгалтер заодно со всеми?
Михелуп заверил ее, что далек от подобного умысла. Ловко отвлек ее внимание от мотоцикла и завел речь о женихах.
— Я вам такого жениха привезу, — запел он тоненьким голоском, — что вы до смерти будете меня благодарить. Воспитанного, внимательного, будет вокруг вас на цыпочках скакать… Увидите, какую радость будете иметь! Одного я уже присмотрел: тихий, ничего ему не надо, будет на вас молиться…