– И где же сей отчет?
– У меня, с собой.
– Так давай его сюда. Что ты, в самом деле, кота за яйца тянешь?
Иващенко выудил из папки утренний кудрявцевский отчет и переадресовал Томашевскому.
– А почему от руки? Ни хрена же не разобрать? – проворчал тот и с интересом углубился в содержимое документа.
Некоторое время спустя он оторвал глаза от бумаги и небрежно бросил:
– Я тебя более не задерживаю. Отправляйся к железнодорожным милиционерам, и чтоб не позднее завтрашнего утра материал был у Синюгина.
– А? Э-ээээ?..
– А отчет Кудрявцева покамест побудет у меня…
* * *
Так совпало, что к служебному входу в Русский музей Володя с букетом, а Людмила с пакетами подошли одновременно, хотя и с разных сторон.
– Володя? Здравствуйте. Вот уж кого не…
– День добрый, Людмила.
– Вы как тут очутились?
– Да вот неожиданно образовался отгул. И я решил, не откладывая в долгий ящик, приступить к обязанностям подшефного.
– Ах, вот оно что! И правильно сделали… Ой, какие цветы красивые! Это, наверное, Леночке?
– Вам обеим.
– Понятно. Что-то вроде аванса?
– Вовсе нет. Просто цветы.
– Хорошо, пусть будет просто. Идемте…
К немалому разочарованию Кудрявцева, в подсобке, куда его завела Самарина, Елены не оказалось.
Тем временем Людмила, азартно предвкушая умопомрачительную интригу, забрала с подоконника пустую трехлитровую банку, сходила с ней в туалет, набрала воды и, вернувшись обратно, не без умысла водрузила букет на рабочий стол подруги.
– Так, Володя: я пойду поищу Ленку, а вы пока здесь посидите. Вон альбомы наши полистайте, там есть довольно редкие издания. Если захочется курить – пепельница в шкафчике.
Самарина прошла к двери, распахнула ее и…
…едва не лоб в лоб столкнулась с Еленой, на которой по-прежнему был надет ужасный, стираный-перестираный, штопаный-перештопаный унифИрменный халат.
Углядев через плечо подруги сидящего в каморке Кудрявцева, та ойкнула и отшатнулась. Окончательно прибрав инициативу к своим рукам, Людмила решительно выскочила в коридор, плотно прикрыла за собой дверь и возбужденно зашептала:
– Слава богу! А я уж было отправилась тебя разыскивать… Хм… Ленка, а чем это от тебя так… пахнет?
– Не пахнет, а воняет! Дерьмом! Которое я убирала в твоем запаснике.
– Никак опять фановую прорвало? Да я этих сантехников лично, своими руками придушу! Ладно, времени на разговоры нет! Дуй в душ, а я его пока соответствующим образом обработаю.
– Чего ты сделаешь?
– Володю подготовлю. К твоей персональной экскурсии.
– А почему к моей? – слабо запротестовала Елена. – Это была твоя идея, вот сама и проводи. А у меня работы непочатый край. В том числе – по твоей милости.
– Дурища ты, Ленка! Неужели ты до сих пор не поняла, что он не за картинами, а к тебе пришел? Вон какой букет приволок. Заметь, не мне – тебе на стол поставил. Короче, давай бегом!
Деморализованная стремительным натиском подруги, Елена покорно поплелась по коридору.
– Что, так и пойдешь?
– А как надо?
– Погоди…
Самарина занырнула в подсобку и через пару секунд возвратилась с сумочкой Лены и с одним из раздобытых в ДЛТ свертков.
– Держи, моську подкрась. А вот это наденешь.
– Что это?
– Вот словно чувствовала, помимо чулок кофточку новую прикупила. Давай-давай, мойся-переодевайся. А мы тебя здесь ждем… Фффу, Ленка, ну как же от тебя воняет!
– Да, но…
– И никаких «но»!
* * *
Внимательнейшим образом ознакомившись с отчетом Кудрявцева, Петр Семенович незамедлительно затребовал на ковер Синюгина.
То был большой, грузный человек с гладко обритым, лоснящимся черепом. Холеное лицо его, с отвислыми щеками и тяжелыми мешками под глазами, несло на себе отпечаток сытости и самодовольства. Словом, Синюгин являл собой типичного представителя «кабинетного оперативного работника», звезд с неба не хватающего, зато старательно подбирающего чужие упавшие. А уж сколько таковых в управлении «упало» в период чисток 1937–1939 гг., лучше не вспоминать. Как пелось в покамест малоизвестной широким кругам песне, «навеки умолкли веселые хлопцы – в живых я остался один» [17] …
– …Завтра Иващенко передаст твоим, Ван Ваныч, орлам на доследствие материалы по Сортировочной. Ты в курсе за эту историю?
– В общих чертах.
– Валентин Сергеевич склонен думать, что там имели место быть техническая неисправность и ошибка работника депо. Но лично МНЕ кажется, не все так просто. Знаешь, как это бывает? Всё вышло случайно, хотя на самом деле так и планировалось?
– Виноват. Яне вполне… э-э-э-э… – Синюгин скорчил гримасу, должную, по его мнению, отображать мучительную работу мысли.
Томашевский гримасу считал и внутренне ругнулся. Болезненно припомнив, что с сидящим напротив выдвиженцем тонкие намеки не срабатывают. Тут надобно разжевывать предельно конкретно.
– Есть информация, что к этому ЧП, более смахивающему на диверсию, может быть причастен инженер-путеец Алексеев. Вот этот самый. Читай где подчеркнуто.
Старательно шевеля губами, Синюгин прошелся по выделенному тексту.
Не постигнув сути, он невольно перекинул взгляд в начало документа, намереваясь добрать информацию из «шапочного» зачина, но Томашевский эту уловку решительно пресек:
– Отставить! Прочее тебе пока знать необязательно.
– Виноват.
– Короче, в ближайшее время нужно брать этого инженера. Равно как сцепщика Истомина и дежурившего в тот день механика мастерских Штильмана. И уже здесь, у нас, поработать с этими железнодорожниками плотнее. Как говорится, гуртом и батьку мутузить сподручнее.
Последняя фраза была произнесена хоть и цинично, но зато вполне откровенно.
– А-а-а?.. Э-э-э… Сцепщик, механик – оно понятно. Но вот… – Откровенности начальства Синюгин не оценил. Точнее – не распознал. – А что там за… информация? Я к тому, что Алексеев вроде как не имеет прямого отношения к Сортировке?
– Алексеев числится по железнодорожному ведомству с 1918 года, – едва сдерживаясь, на пальцах начал раскладывать Томашевский. – Следовательно, за эти годы был знаком с огромным количеством обслуживающего технического персонала – как нынешнего, так и бывшего. Равно как досконально знает местные тонкости и нюансы. Включая посты охраны и пути подхода-отхода к станциям. Смекаешь, куда клоню?