— Это частная собственность, разумеется, — сказал Бендор, открывая ключом железные ворота.
Через рощу уже старых оливковых деревьев Бендор провел меня к просторной, но старомодной вилле, рядом с которой стояли два гостевых домика. Мы обошли вокруг дома, он что-то рассказывал, стараясь обратить мое внимание то на одно, то на другое, и у меня возникло чувство, что все это неспроста: он явно что-то задумал.
— Зачем мы сюда приехали? — прямо спросила я, остановившись у мраморного входа в виллу.
— Зачем? — переспросил он. — Да ни за чем, Коко, просто так. Почему ты спрашиваешь? Я лишь хочу показать тебе, что тут есть, вот и все. — Он немного помолчал. — Ну и как, нравится?
Я поджала губы. Полезла за портсигаром в карман широких хлопчатобумажных брюк.
— Прошу тебя здесь не курить. Хозяева этого не любят.
— Хозяева?
Некоторые признаки действительно говорили о том, что дом обитаемый, но в целом он выглядел совершенно ужасно, особенно эти потуги на стиль рококо.
— Так зачем мы сюда приехали? Ты что, собираешься снять его?
— Нет, — ответил он, упершись руками в бока и оглядываясь вокруг. — Купить. Для тебя. — От изумления я разинула рот, а он лишь усмехнулся. — Ого, вижу, мне удалось сделать невозможное: наконец Коко Шанель потеряла дар речи.
Я хотела было сказать, что не нужен мне никакой дом, тем более здесь, у черта на куличках, даже если все тут распрекрасно, а если бы и был нужен, то купила бы сама, но вдруг в голове зазвучал голос Боя: «Гордыня принесет тебе много страданий». И я сразу прикусила язык. Позволила ему продолжить осмотр виллы. И когда через несколько часов мы вернулись к машине, я улыбнулась и наконец смогла закурить.
— У меня много друзей покупает здесь недвижимость. На популярных курортах становится слишком людно. Мне подсказали имя одного местного архитектора, его зовут Роберт Стрейц, он реставрировал здесь одну виллу неподалеку. Я пригласил его на яхту на следующей неделе, на коктейль, ты не против?
— С какой стати я буду против? — ответила я. — Это твоя яхта и твой дом.
Неожиданно он взял меня за руку. Жест был столь внезапен, столь необычен для него (сдержанность на людях стала между нами предметом шуток), что я так и застыла на месте.
— Этот дом для нас с тобой, Коко. Я хочу, чтобы он стал для нас особым местом, нашим убежищем, где всегда можно укрыться от всего мира. Нам с тобой нужно такое убежище, место, которое принадлежит только нам. Думаешь, я не заметил, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке, когда мы в море? — добавил он. — И конечно, тебе необходимо общество. Ну вот, если у нас здесь будет дом, пожалуйста, зови кого хочешь. Всем места хватит.
Это не было предложением руки и сердца, конечно, но говорил он от всей души, серьезно, даже торжественно, и я не могла отнестись к его словам небрежно. Но, целуя его в губы, я невольно подумала о том, что богатые люди частенько щеголяют своими любовницами, делая им дорогие подарки.
— Отлично, — сказала я, — пусть будет так. Пускай это станет нашим с тобой домом, но в таком случае, надеюсь, ты не станешь возражать, если я сама заплачу за него.
* * *
Владельцы продали мне виллу за миллион восемьсот тысяч франков. Такой суммы я еще ни разу в жизни никому не платила. Я встретилась с архитектором Стрейцем, и он мне сразу понравился: молодой, всего двадцать восемь лет, и очень застенчивый, но с прекрасными рекомендациями и, как демонстрировало его портфолио, рекомендации были даны не за красивые глазки. Он охотно согласился присмотреть за сносом главного здания и спроектировать новое в соответствии с моими пожеланиями, в том числе и сделать на нижнем склоне террасу для устройства бассейна.
— Я хочу, чтобы все было из лучших материалов, — инструктировала я его, — белые оштукатуренные стены, черепица ручной работы из местной глины и широкая парадная лестница.
Стрейц все записал, потом поднял на меня глаза:
— Мадемуазель имеет в виду какую-то особенную лестницу?
Бендор не принимал участия в разговоре и, расположившись в шезлонге поблизости, любовался природой. Он свое дело сделал: свел меня с недвижимостью, представил концепцию совместного дома на двоих, подальше от жизненных треволнений. А устройство всего остального предоставил на мое усмотрение. И все же я с минуту нерешительно смотрела в его сторону, а архитектор молча ждал ответа.
— Дайте вашу ручку, — сказала я Стрейцу. Он повиновался, я взяла его блокнот и написала несколько слов. Потом передала ему. — Это должно остаться строго между нами. Если вы скажете кому-нибудь хоть одно слово, я немедленно вас уволю и позабочусь о том, чтобы вы нигде больше не нашли работу. Я ясно выразилась?
— Мадемуазель, вы же клиентка. И я обязан хранить полную конфиденциальность, как это делает адвокат или врач.
Я засмеялась, и возникшая было напряженность исчезла.
— Ну, насчет адвоката, мне кажется, явный перебор. Я адвокатам не доверяю.
Стрейц откланялся, и Бендор подошел ко мне:
— Все прошло, как ты хотела?
— Да. — Под медленное покачивание яхты я закрыла глаза, наслаждаясь солнечными лучами, ласкающими кожу. — Думаю, получится очень даже миленький домик.
Я не стала говорить, что послала Стрейца в тайное путешествие к своему давно покинутому прошлому, в горы, где прошло мое детство, в Обазинский монастырь, где и находилась та особенная каменная лестница с ее таинственной символикой, которую я запомнила на всю жизнь, — лестница, которая была для меня как бы мостиком между прежней жизнью и нынешней. Я хотела, чтобы и в моем новом доме была эта лестница, воссозданная до мельчайших подробностей. Тем самым я хотела отдать дань трудолюбивым, прилежным монахиням, которые, сами того не зная, подготовили меня к будущему.
— Я слышала одну легенду, будто в часовне неподалеку отсюда отдыхала Мария Магдалина, когда бежала из Святой земли после распятия Христа, — наконец сказала я. — Часовня так и называется — Ла Пауза. Что скажешь, если мы так же назовем и наш дом?
Бендор лениво усмехнулся:
— Передышка, значит. Да, пожалуй, Коко, мне эта идея очень даже нравится.
— Мне тоже, — вздохнула я.
* * *
Из Парижа и обратно я ездила на «Голубом экспрессе», выкраивая время в работе над коллекцией, чтобы контролировать ход строительства. Стрейц побывал в монастыре и, вернувшись, сообщил, что аббатиса, сейчас уже престарелая и дряхлая, все еще помнит меня, и это известие тронуло мое сердце. Стрейц сделал подробнейшие эскизы и чертежи лестницы, основываясь на снятых им фотографиях, и я их одобрила.
— Я хочу, чтобы ступени выглядели старыми, — сказала я. — Все, кроме обстановки, должно иметь такой вид, будто здесь жили очень давно. Дом не должен казаться пристанищем какого-нибудь нувориша. Он должен быть таким, словно всегда здесь стоял, сливаясь с окружающим пейзажем. Никакого центрального отопления, я терпеть его не могу. В каждой комнате по камину. И что касается садов: я хочу как можно больше оливковых деревьев, лаванды, роз и ирисов. Никакой подстриженной травы, ничего яркого, броского и безвкусного, все должно быть как можно более естественным.