– А, это ты, – без всякого интереса сказала она. – Где ты мотался?
– Я мотался?!! – обиделся я. – Нет, это мне нравится. Я тут в поте лица тружусь, спасаю вот этого кандидата на путешествие к нам…
– Обойдешься, – прервала меня Альена тем же равнодушным голосом, даже не обернувшись.
– Чего? – не понял я. – Что обойдешься?
– Насчет кандидата обойдешься. Не ваш он.
Я вторично почесал затылок.
– Альена, ты не заболела? Вообще-то я только шутил. Ты что, шутки уже разучилась понимать?
– А тебя не поймешь.
Я снова поднял руку, чтобы почесать затылок, но замер. Покосился на всех. Григорий Иванович продолжал так же сидеть, задумчиво глядя на мальчика. Нас он, понятно, не видел.
– Альена, что тут произошло?
– А ничего. Алеша бросился бежать. Я же постаралась убедить художника, что мальчику нужна помощь. Сказала, что ему некуда податься. В общем, представилась знакомой Алеши. Художник, как мы и ожидали, побежал за ребенком. Алеша в этот момент плакал в какой-то подворотне…
– Надеюсь, он не того… – Я сделал красноречивый жест, словно обматывая вокруг шеи веревку.
– Нет. Хотя кто знает, что было бы, приди мы чуть позже. – И тут совершенно неожиданно для меня апатию Альены словно рукой сняло. Она вдруг резко повернулась ко мне, ухватила меня за грудки и принялась яростно трясти. – Ты, придурок несчастный!!! Ты хоть понимаешь, во что ты втравил этого мальчика?!!
– Эй, полегче! Не я втравил, а мы втравили. Ты тоже в этом участвовала.
– У меня был выбор?!!
– Был. Выбор есть всегда.
– Ты мне тут еще лозунги начни декларировать. – Альена фыркнула, наконец-то отпустив меня. Я старательно разгладил свою рубашку.
– И чего ты взбесилась? – буркнул я.
– Взбесишься тут. Ты просто не видел, что здесь было. Григорию Ивановичу с трудом удалось успокоить мальчика. Он напоил его каким-то отваром, и Алеша уснул. Спит уже часов восемнадцать. Почти сутки. Сейчас вроде спокойно, а раньше метался. Между прочим, тебя вспоминал.
– Правда?! – обрадовался я. – И что вспоминал?
Альена покосилась на меня.
– Тебе повторить его слова?
Я на миг задумался.
– Пожалуй, не надо. Я тут трезво подумал и решил, что вовсе не хочу знать, что он говорил обо мне.
– И правильно.
– А что наш художник?
– А что он. Сидит. Как Алеша уснул, так и сидит. Боится даже на миг отойти.
– Железный человек.
– Нет. Просто человек. Самый обычный.
Я согласно кивнул.
– Но все же ему себя поберечь стоило.
– Возможно. Но не тогда, когда ребенок во сне кричит, что все равно жить не будет. Боже мой, Эзергиль, ты не представляешь, что тут было.
– Э-э, – я поежился, – Альена, не будешь ли ты так любезна не упоминать Его в моем присутствии? В устах ангела это немного неприятно. Кажется, ведь вам тоже нельзя упоминать его всуе?
– Прости. Тут с этими людьми чего только не станешь говорить.
Альена обхватила плечи руками и ссутулилась.
– Мне страшно, – вдруг призналась она. – Эзергиль, дело ведь уже давно переросло нашу с тобой школьную практику. Сейчас ведь решается судьба человека.
– И даже не одного, – кивнул я. – Не забывай об отце Алеши. И почему ты думаешь, что мне не страшно?
– А тебе-то чего боятся? Для тебя же лучше, если все тут попадут в Ад.
– Угу, – согласно кивнул я. – Конечно, для меня лучше. Проиграю пари, останусь на второй год…
– Эзергиль!!! Ты хоть на минуту можешь перестать думать о себе и подумать об этом несчастном ребенке?!
– Могу. Но кто тогда будет думать о несчастном мне?
– Ты неисправим!
– Естественно.
В этот момент Алеша пошевелился и открыл глаза, прервав наш спор. Альена мигом забыла обо мне и повернулась к мальчику. Прикрыла глаза, потом печально вздохнула.
– Он не успокоился. Вся его боль осталась при нем. Сон не пошел на пользу, как я надеялась.
– Просто его боль слишком велика.
– Что бы ты понимал… черт.
– Конечно, я не прогуливал уроков в отличие от некоторых… ангел.
Альена фыркнула, но промолчала.
Алеша тем временем медленно привстал и с испугом посмотрел на Григория Ивановича, продолжавшего сидеть рядом с ним. Мальчик сжался и испуганно попятился, с какой-то обреченностью глядя на мужчину.
– Что с тобой, малыш? – удивился художник.
– Вы меня… как это… совращать будете? – обреченно спросил Алеша.
Сказать, что художник был ошарашен подобным заявлением, значит, ничего не сказать. Я вообще был уверен, что выражение «отвисшая до пола челюсть» образное. Сейчас я понял, что это не так. Григорий Иванович несколько раз удивленно моргнул. Потом помотал головой.
– Чего? – переспросил он. – Чего я буду делать?
– Но ведь зачем-то вы привели меня к себе домой? Зачем?
– Хм… – Григорий Иванович помотал головой. – А если я скажу, что просто хотел тебе помочь?
– Врете. Мне никто не хочет помочь. Все только обманывают. – Сказано это было таким уставшим тоном, что можно было подумать, будто слова эти говорит умудренный жизнью старик, а не мальчишка.
Альена испуганно повернулась ко мне.
– Эзергиль, он же теперь никому не верит!
– Значит, поверит, – спокойно отозвался я. – Теперь вся надежда на то, что мы в художнике не ошиблись.
– Он не будет… делать то, что предположил Алеша.
– Я и не думаю, что будет. Главное, чтобы он выслушал мальчика. Выслушал и понял его. А не отмахнулся бы от «глупостей».
Мы с Альеной выжидательно уставились на Григория Ивановича, ожидая его реакции. Альена схватила мою руку, сжав ее словно в тисках. Григорий же Иванович несколько секунд молча разглядывал мальчика, словно размышляя о чем-то.
– Вот что, – наконец заговорил он. – Ты чая хочешь?
– Чая? – Алеша растерянно моргнул.
– Ну да. У меня тут должны были конфеты остаться. Давай-ка вставай. Хватит дрыхнуть. А я пока воду вскипячу.
Григорий Иванович отправился на кухню и загремел там посудой. Алеша тут же вскочил и поспешно обулся. Обернулся к выходу. Шагнул. Альена рванулась было к нему, но я вовремя ухватил ее за руку.
– Куда?! Он должен сам сделать выбор. Это только его решение. Помнишь, что я говорил про герметичную комнату?
– Но он же уйдет…