– Эзергиль!!!
– Ну вот, опять Эзергиль. Все! Ша! Кончай базар. Лохи уже собрались. Щас дурить будем.
– Эзергиль!!!! – А это уже в полный голос и довольно громко. Ну, совсем пошутить не дает.
– Вы там закончили?! – едко осведомился Ксефон. – Тили-тили тесто!
Альена покраснела. Я, кажется, тоже. Нет, когда я покину этот дом, то Ксефон и вторым глазом перестанет видеть.
– Закончили, – отозвался я. – А ты теперь хочешь на мое место сесть?
Альена намек поняла. Зловеще улыбнулась, и на миг вокруг ее фигуры вспыхнуло знакомое сияние. Ксефон в ужасе отшатнулся, что-то бормоча себе под нос про господина Викентия и сумасшедшего черта. Это он о себе, наверное.
Я поудобнее развалился в кресле и прикрыл глаза.
– Молодой человек, – кашлянул священник. Он устроился на диване рядом с Ненашевым Виктором Николаевичем. При этом Алеша постарался сесть от отца как можно дальше и в результате оказался рядом с обалдевшим от всего произошедшего художником. Григорий Иванович только глазами вокруг хлопал, сидя на старинном сундуке. Похоже, в этой беседе участия он не примет. Пользы от него ноль. Слишком уж все неожиданно для него оказалось. Бедолага. Может, к нему шоковую терапию применить? Я покосился на Альену и решил, что она подобного не одобрит. А поскольку ее неодобрение могло выразиться в совершенно разных формах, то риск с моей стороны выглядел совершенно неоправданным. Почему-то она очень не одобряла мои чертовские шутки. А вот Ненашев настроился на бой. Кажется, ему было глубоко плевать, кто перед ним: черт или кто еще. Молодец! Так держать. Исправляй собственные ошибки. Священник же, похоже, и сам еще не определил свое отношение к происходящему. Впрочем, отступать он в любом случае не собирается.
Я взглянул на него из-под век.
– «Молодой человек» – это, как я понимаю, обращение ко мне. Ладно, пусть будет так, старый человек.
Священник нахмурился.
– Мне не нравится твое обращение.
– А мне твое. Тем более от человека, который годится мне в правнуки. Мое имя Эзергиль. Думаю, его нетрудно запомнить.
Священник улыбнулся и твердо посмотрел на меня. Я не менее твердо встретил его взгляд.
– Что-то я не помню упоминаний этого имени в священных книгах.
Я улыбнулся в ответ.
– Это по меркам людей я стар. Для черта я очень молод. Очень-очень. И не переживайте, обо мне вы еще услышите. Я не собираюсь пропадать в безвестности.
Ксефон, услышав это, фыркнул. Но ни я, ни отец Федор не обратили на него никакого внимания.
– Гордыня, Эзергиль, страшный грех.
– О, не надо мне комплиментов. Ну не надо. Я смущаюсь. Но я честно старюсь соответствовать высокому званию черта.
Священник хмыкнул, откинулся на спинку дивана и покосился на Ксефона.
– А ты не такой, каким я тебя представлял.
– О, я сам удивлялся, когда слушал занимательную лекцию вашего доброго приятеля Ксефона.
– Ты подслушивал?!! – взвился Ксефон.
– Конечно.
– Ну, погоди!
– Да в общем-то я уже гожу.
– Хватит!!! – Неожиданно с места вскочил Виктор Николаевич и двинулся ко мне. – Мне нет дела до всех ваших личных дел! Меня интересует только мой сын! Черт, или как там тебя…
– «Как там тебя» тоже неплохое имя. Однако ваше я все же запомнил.
Виктор Николаевич покраснел. Видно, не привык, что ему делает замечание черт. Хм, интересно, а когда у него была возможность привыкнуть к этому?
– Ладно. Пусть Эзергиль. Я хочу вернуть своего сына…
– У вас было двенадцать лет.
– Да-да, черт возьми!!!
– И возьму.
– А… – Виктор Николаевич растерянно посмотрел на меня. Весь его запал как-то сник. – Что ты хочешь?! Только скажи! Ну, хочешь, возьми мою душу вместо Алеши!
– Нет, не хочу. Ваша душа и так принадлежит мне. Вспомните о Ненашевой Зое, которую вы убили.
– Нет… – простонал Ненашев, закрывая лицо. Но я был беспощаден.
– Вспомните, как вы избивали ее и своего сына, когда приходили домой пьяным!
Я поднялся. По росту я был тут самым низким, но сейчас, думаю, я всем казался очень и очень высоким. Мои глаза вспыхнули мрачным пламенем. Если на улице они видели ангела во всем блеске, то теперь узрели черта. В комнате даже похолодало. А я продолжал говорить, и мои слова тянулись словно деготь в густом воздухе.
– Вспомните, что было после похорон! Вспомните, как вы не пустили домой сына за то, что он, по вашему мнению, поздно пришел домой, а на самом деле вы просто боялись посмотреть ему в глаза из-за стыда. Из-за того, что вы знали, что он знал, почему умерла ваша жена! Вспомните, как вы наказывали его за кражу денег, которой не было. Когда вы сами пропивали их, а потом обвиняли сына в краже.
– Он их украл… тогда…
– Вы пробуете оправдаться? Передо мной? Не стоит. Нас, чертей, не любят люди. И я теперь знаю причину. Мы судии и палачи. И нас нельзя подкупить. Нас нельзя задобрить. Мы определяем наказание по справедливости, и никакой адвокат обжаловать приговор не сможет. Свой приговор вы произнесли для себя сами. Вы лишились в жизни всего. Любимой жены, сына и работы. Отныне ваша судьба – помойки и подворотни. Вы отвернулись от людей, и теперь их презрение будет вашим обществом. И так до самой смерти. А там мы встретимся с вами. Я вам обещаю. И тогда будет произнесен окончательный приговор. По всей вашей жизни.
– Черт, – серьезно и даже несколько торжественно заговорил отец Федор. – Ты не вправе определять жизнь людей на Земле. Свободу воли ты не можешь отменить. И не тебе судить его здесь. Там – да, но не здесь.
Я улыбнулся священнику одними губами.
– Верно. Но вы думаете, что здесь этого человека ждет иная судьба, нежели та, что я предсказал? Вы так в него верите?
Священник тоже поднялся.
– Я верую! – твердо произнес он.
Тьма, окружающая меня, на миг дрогнула. Я склонил голову.
– Вы веруете. Он – нет. Зачем он вам? Оставьте его.
– Каждый человек сам должен выбирать свою судьбу.
– Он свою выбрал.
– Пока не сделан последний вздох, еще все можно изменить.
Я сделал вид, что задумался.
– И это верно. Я не покушаюсь на этого человека. У него своя судьба.
– А его сын?
– А его сын подписал со мной договор. Вы уже над ним не властны.
– Я не верю, что нет способа.
Я усиленно зажестикулировал Альене, убрав руку за спину. Включайся, мол. Альена быстро сообразила, чего я хочу, и встала рядом со мной.