Серая полоска уже просветлела между почернелым штормовым морем и свинцовым небом, тучи в котором казались тоже штормовыми волнами, разве что менее подвижными и несущимися навстречу грядам морских волн.
Яков приподнял голову, по-собачьи потряс ею; осмотрелся, вжимаясь в сырой песок…
Узкий маленький песчаный пляж окантовывал красноватые обрывы и был пуст, если не считать нахохлившихся бакланов, сбитых ветром на землю. Даже их мелкие следки сразу за красными лапками тотчас слизывали обширные языки прибоя в окантовке грязной пены. Если отвлечься от рёва ветра, грохота и шипения волн, бумажного шороха камышовой чащи, заломленной ветром, — на берегу царила тишина.
Старший лейтенант осторожно приподнялся на локтях, стёр мокрым рукавом налипшие на небритую щеку песчинки — и только тогда обнаружил на локте витки тонкого канатика. Петляя по песку и временами зарываясь в него, линь уводил в сумрак камышовых зарослей.
Но прежде чем Яков потянул его, канатик сам встрепенулся и натянулся, указывая путь, как пресловутая нить Ариадны.
— Тпру! — шикнул в сторону камышей Яков, вставая на четвереньки.
— Что ты там разлёгся, как в Ялте, пижон! — встретил его капитан Новик, когда старлей нырнул в просеку заломленных бурых зарослей.
Тогда Войткевич, стягивая через голову шерстяную нательную сорочку немецкого покроя, простучал зубами едва внятно:
— Ни хрена себе Ялта. Повезло, как утопленникам…
Положение их действительно нельзя было назвать завидным. Да, не утонули, но, очевидно, из принципа: «Кому быть повешенным, тот не утонет».
Именно так резюмировал Новик свои наблюдения в щель камышового частокола.
С одной стороны, с неизменным упорством разбивая серые ополчения волн, упирался далеко в море заводской мол, сложенный из железобетонных блоков древнеегипетской величины. Возле него, кивая обрубленным носом и чуть выказывая над высоким молом покатую бронированную рубку и борта, пятнистые, как чёрно-серая шкура скумбрии, раскачивался на волнах…
— Старый знакомец, — кивнул на «шнелльбот» Войткевич.
— Первая флотилия Бирнбахера, — щурясь, присмотрелся Саша Новик к трафарету «S-40» возле бакового клюза. — Похоже, наших тут ждут…
Несмотря на довольно легкомысленную классификацию — торпедный катер, — «шнелльбот» представлял собою внушительную боевую единицу, с которой советские «морские охотники» и сторожевики реально тягаться не могли ни в скорости, ни тем более в вооружении. А эсминцы ЧФ… От большинства эсминцев «шнелльботам» не представляло особого труда оторваться, — с их-то скоростью до 40 узлов по спокойной воде! Кроме русского глиссера-торпедоносца «Г5», никто догнать «шнелльбот» не мог. Мало кто бы взялся на свой страх и риск досаждать немецким катерам-переросткам «шнелльботам», с которыми офицерам II разведотряда штаба КЧФ Войткевичу и Новику уже приходилось сталкиваться, и не далее как этим летом [13] .
«Адмираль Шварц Меер» старался не рисковать штурмовыми катерами — единственными относительно крупнотоннажными судами «Kriegsmarine» в Чёрном море (Турция блюла-таки нейтралитет, нехотя или нет, но закрыв Босфор для немецкого флота). Так что сто с гаком тонн водоизмещения, торпедные аппараты, упрятанные под фальшбак, баковое 30-мм орудие, два пулемёта и сдвоенный 20-мм зенитный автомат, — всё это добро, столь уместное для истребления советского малого, или «тюлькиного флота» [14] , приходилось держать подальше от Керченского пролива, в Двуякорной бухте неподалеку от Феодосии. Хотя именно здесь, в Керченском проливе, плавсредства КЧФ особенно угрожали покою «немецких» берегов. Убрать бы «шнелльботы» на базу «Иван-баба», — не потому даже, что кругом мелководья и россыпи мин, как своих, так и советских, но ещё и потому, что с потерей Кубанского плацдарма все входы и выходы в керченскую бухту простреливались русской артиллерией, причём отнюдь даже не самой дальнобойной. В хорошую погоду, — так чуть ли не прямой наводкой полковых 75-миллиметровок. И всё же «Адмираль Шварц Мееру» приходилось рисковать…
Чайки, подхваченные порывом ветра, взмывали над бетонными ямами засолочных ванн рыболовецкой артели и снова камнем падали вниз, всё ещё надеясь найти засохший рыбий остов на буром от тузлука дне.
То ли дело было, когда в городе только построили огромный по тем временам новейший консервный завод и народ на разделку рыбы вербовали по всему Союзу! То-то было раздолье пернатым, — так обожрёшься, что и не взлетишь…
Цеха артели, больше похожие на заурядные бараки, соседствовали с руинами причальных сооружений. Чуть поодаль мола, в серой круговерти мечущихся волн и на полпути к фарватеру, торчала из воды корма баржи, выбитой штормами на мелководье. От других кораблей, которых немало потопили тут «Юнкерсы» и «Хейнкели» во время попеременных эвакуаций и десантов советских войск, на поверхности остались только могильные кресты мачт, да клёпаная труба допотопного речного парохода — все средства тогда были хороши. Корабли же полностью погрузились в специально углублённый подход к заводскому причалу, к которому могли швартоваться даже суда океанской осадки. Тогда как кругом заводского фарватера было такое мелководье, что волны по нему катились серые от ила, а разрознённые, оглаженные прибоем скалы казались камнями, только что обнажёнными отливом.
С другой стороны, на скалистом мысу, в «античных» руинах беседки отчётливо просматривалась артиллерийстская площадка зенитной батареи — пара «Эрликонов» на морских турелях, вмонтированных в бетон. Рыжеватая по-осеннему, маскировочная сеть трепетала над входом в блиндаж.
С сентября 1943 года командиром флотилии «Шнелльботов» стал корветтен-капитан Герман Бюхтинг, ранее командовавший «S-27», потопленным в Керченском проливе, а затем «S-51». В этом катере семь пробоин от 20-мм снарядов зенитки, временно захваченной диверсантами, заделали и мелкие повреждения отремонтировали на базе Иван-Баба.
Прежний командир, Георг Кристиансен, отделался лёгкой контузией при гибели «Кёльна», весьма умело организовал восстановление базы после налёта русской авиации; за боевые успехи получил «дубовые листья» к Рыцарскому кресту и отбыл на штабную работу.
— Вот сука… — отвернувшись, проворчал Яков.
От батареи, по крутому обрывистому берегу, словно нарочно, чтобы не дать разведчикам опомниться, уже двигались чёрные в серых клочьях тумана фигурки — патруль береговой охраны. Или, того хуже, полевой жандармерии.
Одна из фигурок то и дело взмахивала рукой.