— Ну, прямо парк культуры и отдыха, — ткнув большим пальцем через плечо, пояснил Яков на вопросительный взгляд Новика. — Палку бросает, собаковод хренов. Дружку лагерному. Или подружке. Суке…
И впрямь, от тёмной фигурки в мешковатой штормовке то и дело катил то в одну, то в другую сторону лохматый и суетливый коричневатый комок.
— Значит, будем сохнуть по дороге, — резюмировал Александр, стягивая унтерский мундир с закруглёнными погонами, развешенный на камыше. — И, скорее всего, что на бегу.
— Ага… — буркнул Войткевич, выкручивая мокрый узел сорочки. — И тренер по бегу будет у нас о четырёх ногах, — он брезгливо скривился, встряхивая влажную сорочку. — Прямо, страшный сон футболиста.
— Может, и пересидим, — не слишком уверенно предположил капитан, глянув на приближающийся по кромке обрыва патруль. — Вниз, на пляж, они вроде как не собираются. А ветер — поверху. Глядишь, и не учует псина?
— Нас, может, и нет, — задумчиво и почему-то с секундной задержкой произнёс в ответ Яков, просунув стриженую голову в прорезь шерстяной сорочки и застряв в ней с горловиной на шее. — А вот её…
Порыв ветра в очередной раз разворотил жухлую стену камыша. И в образовавшемся проломе…
Капитан обернулся туда, куда недовольным и напряжённым взглядом уставился старший лейтенант.
— Этого ещё не хватало!
По узкой полосе песка и размытой глины, отрешённо и неспешно, будто в плену тихой и грустной заботы, или высматривая что-то под ногами, брела одинокая фигурка в деревенской кацавейке и старушечьем буром платке с концами, заведёнными в подмышки, видимо, завязанными в узел на спине. Женщина, девушка, а может, и вытянувшаяся не по годам девочка-подросток? Рассмотреть лицо её в глубине платка, натянутого чуть ли не до носу, было невозможно, а русые локоны, выдернутые из-под платка ветром, в блеске утреннего солнца вполне могли быть даже космами седины.
Разведчики переглянулись.
— Это что за метаморфоза? — недовольно буркнул Войткевич, наконец дотянув до пояса шерстяную сырую сорочку.
— Главное, откуда? — исподлобья следя за тонкой фигуркой, задумчиво произнёс капитан Новик. — Не должно бы тут…
Ни содействия, как, впрочем, и противодействия местного населения разведчики не ожидали. По свидетельствам редких беглецов с «той стороны», с октября месяца немцы, и без того расточительные в отношении «трудовых ресурсов», провели тотальную эвакуацию жителей из прифронтовой зоны, которой, по сути, стал весь без исключений Керченский полуостров.
Впрочем, эвакуация — термин статистический, для сухой, лишённой всяких эмоций, отчётности. На практике были повальные облавы и вывоз трудоспособного населения в Германию, и, конечно, расстрелы. По любому подозрению и безо всякого. За «излишки» продовольствия, за вражескую пропаганду, скрученную в козьей ножке, за связь с партизанами, отчётливо отдающую сыростью подземелий и заметной копотью на лице. Было даже, что в саду имени Сакко и Ванцетти почти всё лето провисело тело мальчика лет девяти, который был повешен за то, что сорвал с дерева абрикос.
Город как будто вымер. И даже «не как будто…»
А ведь ещё недавно в «Зимнем театре» ставила спектакли местная труппа, в «Летнем» крутили трофейную «Серенаду солнечной долины». Выходил «Вестник Керчи», были открыты двери церквей и археологического музея. Даже 1 Мая был объявлен оккупантами днём всенародного праздника, и отдел пропаганды при городской управе организовывал лекции для населения, убеждая, что Германия — Es ist самая культурная и цивилизованная в мире страна. Казалось, что трагическая участь, уже постигшая к тому времени 7000 евреев и прочий «неблагонадежный элемент» (совработники, заложники, военнопленные), минует «незапятнанных». Их не расстреляют в Багеровском рву, или на рудниках завода, или в Аджимушкайском карьере…
Накануне же неизбежной схватки, когда только четыре километра пролива разделяли эвакуированную с Тамани 17-ю армию Вермахта и войска Северо-Кавказского фронта, достаточно было просто оказаться на улицах города, чтобы тут же попасть на допрос в полевой комендатуре «Feldkommandantur 676 Kertsch» [15] , в силу привычки называемой населением «гестапо». Или по меньшей мере в местной «Ortskommandantur» [16] , которых в городе было три. По одной на район.
А уж невинная прогулка в районе дислоцирования береговой охраны означала незамедлительный расстрел. Но лишь в том «счастливом» случае, если невинность заблудшего не вызовет у патруля сомнений. Тогда счастливчик отделается просто пулей.
При освобождении Керчи в апреле 44-го из почти ста тысяч довоенного населения встречать освободителей вышло чуть более трёх сотен человек. Больше некому было…
— Сколько у нас времени? — спросил Мигель на ухо партизанского минёра Алексея Сивенкова, заменившего погибшего Антонио Арбелоа, штатного сапёра «испанской» диверсионной группы.
Группы, от которой осталось только двое.
— И много и мало, — рассудительно ответствовал Сивенков, возясь со связкой толовых шашек под округлым боком цистерны, охваченной массивными цепями со скобами кронштейнов на концах.
— Это как?..
— А так, товарищ лейтенант, — Алексей остругал перочинным ножом картон с торца одной из шашек и продолжил, перекрикивая грохот колес и стук рельсов: — Был бы у меня часовой механизм, сейчас бы выставил минут пять — семь, сколько там осталось до станции, и всё, можно спрыгивать!..
— Это мы уже обсуждали, — поморщился Боске, сдвинув немецкую каску на затылок. — А так?
— А так нам придется держаться до самых последних секунд, — ответил вместо минёра Сергей, выглядывая в конец поезда из-за дубовых брусьев, подпиравших цистерну. — Сколько будет гореть метр-полтора бикфордова шнура, секунд десять? — уточнил он у Сивенкова.
— На таком ветру, может, и быстрее сгорит, — пожал тот плечами.
— Значит, так, — решительно поднялся на ноги Мигель и переправил «Шмайссер» из-за спины под руку. — Благодарю всех за помощь. Помощь была неоценима. Но это наше задание, нашей диверсионной группы, поэтому прошу всех остальных товарищей покинуть состав. И вот что ещё… — Лейтенант смущенно кашлянул и, тронув Хачариди за рукав шинели, добавил, склонившись к нему каской к каске: — Заберите с собой Родриго, пожалуйста.
Как у «везунка» Хачариди — неизменный адъютант Володька, у молодого лейтенанта имелся свой не то помощник, не то подопечный Родриго Виеске. Хотя, на взгляд Сергея, лейтенант и сам нуждался в присмотре, поскольку разницы в возрасте у рыцаря испанской революции со своим Санчо Панса практически не было.