— Добре тут как… Знаешь, брате, как я там в той больничке валялся, от реки запах шёл, и больше всего мне хотелось на бережку посидеть…
— Ну вот и сиди. Кто тебе мешает?.. — Дмитро отломил торчавшую из колоды щепку и начал крутить её в руках.
— Ну как сиди? — Остап вздохнул. — Война же…
— Ты что, и дальше воевать собрался? — Дмитро бросил щепку. — Я думал, ты опять учиться будешь.
— Какое сейчас ученье… — махнул рукою Остап. — Ты вон и то в полицию служить подался.
— Не. Я другое дело, — покачал головой Дмитро. — Сам знаешь, земли у меня мало, только-только прокормиться. А покупать землю сейчас, дело неверное. И опять-таки гроши треба. Кто мне их даст? До того ж слух идёт, немцы колхозы оставляют, и как оно дальше будет, дидько его знает. А тут я одет, обут, накормлен, до того ж гадаю, як все закончится, мне службу в полиции зачтут…
— И то верно, — согласился Остап. — А мне, брате, до войска…
— Ты що у нимцив служить будешь? — спросил Дмитро.
— Не, до них не пойду, — отрицательно замотал головой Остап.
— Так украинского ж войска нема, — возразил брату Дмитро.
— Будет, — твёрдо заявил Остап.
— Э, когда оно ещё будет, — хмыкнул Дмитро и вдруг оживился: — Слухай, а може, ты теж до полиции вступишь? Тебя начальником постерунка сделают, а я при тебе старшим полицаем. И чтоб не в городе, а десь, в селе, оно ж спокойнее будет…
— Спокойнее, говоришь? — усмехнулся Остап.
На какой-то момент в его голове мелькнуло желание и впрямь сделать так, как предлагает Дмитро, но Остап прогнал эту мысль, решительно заявив:
— Не, брате, я таки буду вийськовым.
— Ну как знаешь… — Дмитро поднялся с колоды. — Пошли, проведу тебя до дому, а то мне на дежурство скоро…
Медленно, с частыми остановками братья поднялись на крутой замковый холм и не спеша зашагали в сторону предместья, где жил Остап. Так они прошли через опустевший базар, потом мимо длинного здания спортивной школы и коротеньким переулком выбрались к «Гитлерштрассе».
На перекрёстке братьям пришлось задержаться. Тут у тротуара штабелями был сложен собранный из развалин горелый кирпич, и сейчас десятки плохо одетых людей вручную грузили его в кузова двух тупорылых «опель-блицев», вставших поперёк мостовой, загородив проезд.
Вообще-то сбоку пройти было можно, но Остап впервые оказался здесь и, остановившись, с удивлением смотрел на происшедшие перемены. Больше всего поражало, что когда-то шикарный магазин Кронштейна просто исчез. Остатки стен были разобраны, мусор вывезен, битая щебёнка равномерно разбросана, и теперь на месте трёхэтажного углового дома получилась сравнительно ровная площадка, возвышавшаяся над тротуаром всего на метр.
— А кто эти рабочие? — спросил у брата Остап.
— Как кто? — усмехнулся Дмитро. — Не видишь, евреи…
— Откуда их столько? — Остапу было непонятно, зачем на погрузку кирпича ставить только евреев.
— Да из гетто, — как о само собой разумеющемся сообщил Дмитро. — Их каждый день на всякие чёрные работы гоняют.
— Вот, значит, зачем их вместе собрали, — решил Остап.
— Да всяко болтают, — как-то двусмысленно протянул Дмитро.
Остап с любопытством присмотрелся к работающим и вдруг, заметив знакомое лицо, дёрнул брата за рукав.
— Ты посмотри, это же Зяма!
— Какой ещё Зяма? — не понял Дмитро.
— Да тот, из кнайпы. Что потом милициантом стал, а когда я его помочь попросил, он за мной по всему городу гонялся.
— Ах, это тот, — насупился Дмитро. — Ладно…
Он решительно шагнул вперёд и, указывая пальцем на Зяму, с чисто полицейской интонацией повелительно крикнул:
— Эй ты, подойди сюда!
Зяма послушно подбежал и, сдёрнув с головы шапчонку, замер.
— Вот я тебя спросить хочу… — грозно начал Дмитро, но брат почему-то остановил его:
— Подожди, я его сам спрошу…
— Да спрашивай, если охота, — Дмитро безразлично пожал плечами.
И тогда Остап, с непонятной благожелательностью посмотрев на Зяму, задал совсем неожиданный вопрос:
— Ну как, старый Шамес перебрался в Америку?
— Куда? — Явно сразу узнав Остапа, Зяма оторопело посмотрел на него, но немного помявшись, всё-таки ответил: — Какая Америка… Он же в Одессу уехал.
— В Одессу? — удивлённо переспросил Остап и понял, что ни Рива, ни сам Шамес ни словом не обмолвились, куда на самом деле собираются убежать.
Парни насторожённо смотрели друг на друга и, прерывая затянувшуюся паузу, Остап поинтересовался:
— Он что, писал из Одессы?
— Писал, — тут же соврал Зяма и сразу добавил: — Но сейчас не пишет.
— Почему? — с самым безразличным видом спросил Остап.
— Арестован НКВД! — отрубил Зяма.
— А ты откуда знаешь? — сощурился Остап.
— Знаю! — Зяма дерзко посмотрел на Остапа. — Ты ж про Америку знаешь.
— Да, за это могли… — задумчиво согласился Остап.
Сейчас каждый из двоих говоривших между собой знал кое-что, известное только ему, и ни один не желал даже намекнуть об этом. Больше того, они боялись проговориться и потому, молча постояв друг против друга, разошлись в разные стороны…
* * *
После случайной встречи с Остапом чувство неясной тревоги не покидало Зяму. Не помогали даже мысли о Риве, про которую он вспоминал постоянно. Пусть девушка, как и раньше, не обращала на безнадёжно влюблённого парня внимания, Зяма продолжал питать надежду, что в один прекрасный момент всё чудесным образом изменится.
Тогда, при разговоре с Остапом, Зяму так и подмывало сказать, что Рива здесь, в гетто. Больше того, ему даже хотелось узнать, как тогда поступит Остап, но испугавшись, что тот, может быть, захочет встретиться с девушкой, Зяма прикусил язык.
Конечно, он ещё во время работы у Шамеса замечал, как Рива относится к Остапу, и сейчас интуиция подсказывала, что лучше помалкивать. Во всяком случае, находясь здесь, в гетто, рядом с Ривой, с течением времени он мог хоть на что-то рассчитывать…
Вот и сегодня мысли Зямы привычно возвратились к Риве. Безрадостно-тусклый день кончился, наступил вечер, и перед сном парню хотелось ненадолго забыться. Старательно встряхивая пальто, служившее ему одеялом, Зяма уже предвкушал отдых, как вдруг уловил звук шагов, долетевший с затихшей улицы.
Предположив, что кто-то идёт мимо, он всё-таки насторожился и вдруг услыхал негромкий стук в дверь. В первый момент Зяма испугался, но, сообразив, что пришедший осторожничает, откинул крючок и замер от неожиданности. На пороге стояла Рива.