— Ну как? — атаман подавил улыбку.
— Докладаю слушно, — адъютант вытянулся, — все три группы вышли на исходные, шоссе заминировано, полевая телефонная связь протянута.
— А противотанковые пушки, Семене, ты где треба поставил? — напомнил адъютанту атаман.
— Так, у шоссе. Ни, атамане, нимаки до станции аж нияк [236] не пройдуть, — Семён преданно посмотрел на Довбню.
— Хорошо… — атаман опустил бинокль и в сопровождении адъютанта пошёл в глубь леса.
Командиры ждали атамана на лесной поляне. Довбня оглядел строй и повторил приказ:
— Нагадую [237] . По сигналу первая боевая группа атакует с севера. Вторая — с северо-востока. Третья штурмует станцию. Главная задача: захватить грузовики, чтобы вывезти с немецких складов продовольствие и боеприпасы. Зерно и скот раздать мешканцям [238] .
— Легковики [239] брать? — уточнил один из командиров.
— Ни, не треба, — твёрдо ответил атаман. Однако немного подумав, добавил: — Разве что всюдыхид [240] попадётся.
Ожидая ещё вопросов, атаман помолчал, но больше никто ничего не спрашивал, и тогда Довбня, став смирно, выкрикнул:
— Друзья! Вперед! За нашу неньку [241] Украину! За наших сестер и братив! Смерть оккупантам!
— На погибель! — Громко враз ответили командиры, и строй распался.
Каждый заспешил к своему подразделению, а Довбня, посмотрев на часы, приказал адъютанту:
— Семене, сигнал дать ровно в 2.30, — и быстрым шагом пошёл на наблюдательный пункт.
Адъютант был точен, и в указанное время над лесом поднялись три ракеты, две белых и одна красная. И не успели они ещё с шипением упасть на землю, как вокруг станции со всех сторон загремели выстрелы. Были слышны пулемётные очереди, а потом там зачастили взрывы. Это начала обстрел партизанская миномётная батарея.
Крепко прижимая окуляры бинокля к глазам, атаман пытался разглядеть, что происходит на станции. Сначала выстрелы звучали вроде бы с одной стороны, потом с другой, но одно стало ясно сразу — сильного противодействия там нет. А когда стрельба заметно стихла, над водокачкой вверх взлетели две красные ракеты. Это был сигнал, что станция взята. Довбня облегчённо вздохнул и приказал подать лошадей.
В это время адъютант Семён уже распоряжался на станции. Стрельба отдалилась, вблизи раздавались только отдельные выстрелы, рыскавшие по путям партизаны обнаружили целый эшелон с боеприпасами, и сотник немедленно отдал приказ подать его на разгрузку.
Ошеломлённые внезапным налётом немцы большого сопротивления не оказали. Малочисленная охрана станции частью попряталась, частью сдалась, и сейчас разгорячённые боем партизаны заталкивали пленных в ворота пакгауза, а прямо на перроне валялись два убитых эсесовца.
Нарастающий шум подъезжающих машин заставил Семёна глянуть на дорогу. Рыча мотором, первый «опель-блиц» уже поворачивал к воинской рампе, а на подножке грузовика стоял чотовый [242] и показывал шофёру, куда ехать. Увидев сотника, чотовый спрыгнул на землю и подбежал к Семёну.
— Докладаю слушно! Автоколонна захвачена!
— Добре, — Семён кивнул чотовому, но тут его отвлёк неизвестно откуда взявшийся местный полицай с белой повязкой на рукаве.
Пометавшись по перрону, полицай чуть не натолкнулся на Семёна и, едва переведя дух, доложил:
— Пане сотник, мени наказано показать вам склад!
Выждав паузу, Семён оглядел посыльного и повернулся к чотовому.
— Бери своих, и к складу. Он поведёт, — Семён показал на полицейского.
— Выконую слушно! — выпалил чотовый и, забрав полицая, побежал к рампе.
И тут на перроне появился атаман Довбня, прискакавший в сопровождении конвоя прямо сюда. Семён хотел было доложить всё по форме, но атаман только махнул рукой и спросил главное:
— Связь с группами есть?
— Так, линия тут, — и Семён показал на боковые двери вокзала.
Начальник станции, захваченный прямо в своём кабинете, так и не поняв, что происходит, дрожал как осиновый лист. Видимо, он был настолько растерян, что, едва увидев входящего в кабинет Довбню, кинулся к нему.
— Пожалуйста, скажите, кто вы? Я ещё не видел солдат с такими круглыми кокардами на шапках…
— Мы войско Бульбы, надо знать нашу форму, — весело ответил Довбня и приказал: — Убрать этого!
Вконец сбитого с толку начальника вытолкали взашей из кабинета, а Довбня уселся в его кресло и взял трубку только что поставленного на стол полевого телефона. Какое-то время он напряжённо слушал, а потом повернулся к пришедшему следом за ним Семёну:
— Немцы полк мадьяр подтягивают. Видать, своих частей близко нет.
— Ничего, успеем, — весело отозвался сотник. — Машины уже грузят…
В кабинете начальника Довбня пробыл ещё часа полтора, каждые десять минут выслушивая доклад по телефону, а когда линию связи сняли и атаман вышел, то, к его удивлению, у дверей были не лошади, а вездеход. Широко улыбающийся Семён открыл дверцу автомобиля и пригласил:
— Прошу сидаты! Мы уходим.
Довбня одобрительно улыбнулся и сел в «кюббельваген». Ждавший только этого шофер нажал стартёр, мотор заработал, и они поехали. Вездеход проскочил переезд, набрал скорость и, догоняя ушедшую вперёд колонну грузовиков, помчался по дороге…
* * *
Временный лагерь москвичей-десантников просыпался рано. Кухонный наряд гасил огонь под котлами, от которых шёл запах свежеприготовленного кулеша, а комендант, делая утренний обход, проверял заставы, перекрывавшие подходы к лагерю, и следил, нет ли где чего, что могло бы обнаружить стоянку. Впрочем, особой формы шалаши-чумы стояли под деревьями и так хорошо сливались с общим фоном леса, что появлявшийся время от времени в воздухе немецкий самолёт «физилер-шторьх» ничего разглядеть не мог.
Штабной шалаш, стоявший в самом центре лагеря, несколько отличался от прочих. Он был просторнее, середину его занимал стол, а главное, стены изнутри обтянули парашютным шёлком, и теперь было достаточно только откинуть полог входа, чтобы в шалаше стало светло.
Командир отряда был в штабе с самого рассвета, чуть позже туда пришёл и его заместитель, темноволосый, начинающий слегка полнеть майор, у которого из-под полурасстёгнутого воротника защитного комбинезона рубиново поблёскивали две «шпалы».