Дойл судорожно вцепился в подлокотники.
– Прошу вас, сэр, не тревожьтесь. – Голос смягчился. – Я… должна вам рассказать, почему вынуждена скрываться в темноте.
Хватка ослабла.
– Вы, безусловно, желаете остаться неузнанной, – не подумав, предположил Конан Дойл и сразу понял свою ошибку.
Владелица такого замечательного дома всегда на виду.
– Нет, просто я… – она запнулась, – страдаю тяжелым недугом.
– Не… недугом? – Собственный голос показался ему чужим. Конан Дойл вздрогнул, он представил женщину, обезображенную заразной болезнью. – Недугом? – повторил он уже тише.
Она поспешила успокоить его.
– Не волнуйтесь, для других он не опасен, передается только в моей семье. Солнечные лучи, подобно яду, разъедают мою кожу, даже тусклый свет лампы губителен для нее.
Сердце Конан Дойла бешено заколотилось, а язык онемел. Доктору приходилось слышать о симптомах болезни, именуемой порфирией. Вспомнились слухи, что именно она доводила до безумия королевских особ.
«Не раскисай, Артур, – уговаривал он себя. – Бери пример с Холмса».
Тьма давила на него, стены заходили ходуном. Уже не разберешь, где пол, где потолок, откуда доносится голос.
Из темноты возникали призраки, и он зажмурился, отгоняя морок.
Науке давно известны такие оптические иллюзии. Клетки сетчатки глаза воспроизводят в сознании ранее полученные образы, подобно тому как зеркала отражают просочившийся в ночную комнату свет. В полной тьме Конан Дойл больше полагался на слух. Голос, безусловно, женский. Ему приходилось слышать вполне убедительные подделки и в менее изощренных декорациях. А в лондонских трущобах, когда он собирал психологические портреты, звуки и образы для своих книг, ему встречались гибкие создания в модных женских нарядах, однако адамово яблоко да хрипотца выдавали их суть.
Нет, так говорить могла только женщина. И все же было что-то необычное в этом голосе. Казалось, он существовал вне тела и доносился отовсюду.
– Насколько я понял, вы защищаете репутацию семьи. Но назовите хотя бы свое имя.
– Прошу прощения, – сказала она после минутного молчания, – но я во всем признаюсь, только если вы согласитесь помочь мне.
Он кашлянул.
– Я всего лишь пишу книги, мэм. Какой от меня прок?
– Речь об убийстве, – выпалила она.
Слова замерли у Конан Дойла на языке.
– Убийство?
– Да, жестокое преступление, внезапное, но заранее спланированное. – Конец фразы она произнесла сдавленным шепотом.
Конан Дойл откашлялся. Оправдались его самые страшные опасения.
– Увы, мэм, я ничем не смогу вам помочь. Ведь я не полицейский и не частный сыщик. Однако у меня есть связи в Скотленд-Ярде…
– Я обращалась к полицейским, но они, увы, проявили полную некомпетентность. – В ее голосе звучало холодное презрение.
– Но я-то чем могу быть полезен?
– Не вы ли создали великого сыщика?
В былые времена Конан Дойл порадовался бы комплименту, но теперь он почувствовал только раздражение.
– Истории о Шерлоке Холмсе – развлекательная литература, мэм, не более того. Мои читатели любят преувеличивать достоинства героя. На самом деле мне не пришлось слишком утруждать фантазию. Боюсь, я и шагу не ступил от письменного стола, давая волю воображению.
Он нарочно умолчал, что покончил с великим сыщиком. Скоро эта новость разнесется по всему Лондону.
– Самые жестокие баталии начинаются с замысла, не так ли?
Он опешил и не сразу нашелся с ответом.
– Повторяю, мэм, я не имею отношения к полиции. Если вам что-либо известно об убийстве…
Женщина опередила его:
– Все гораздо сложнее, мистер Дойл. Вы должны распутать еще не свершившееся убийство.
Он заерзал в скрипучем кресле. Голос теперь звучал за спиной, и Дойл воображал, как она протягивает руку и кладет ему на плечо.
– О чем вы говорите?
– Через две недели я умру.
– Вам угрожают? Откуда такая точная дата?
– Я довольно известный медиум и могу предугадывать будущее. За последние годы у меня было несколько видений, и каждый раз к ним добавлялись новые подробности. Через две недели во время спиритического сеанса меня убьют… двумя выстрелами в грудь.
У Конан Дойла был писательский ум, и он сразу отметил изъян в этой истории.
– Если вы видели свое будущее, то наверняка знаете убийцу.
– К сожалению, я не рассмотрела его лица. В неверном свете свечи я могла разглядеть только человека, который сидел слева от преступника. Еще полгода назад я не знала, кто он. А потом мне попалась на глаза его фотография в «Стрэнде». Истинный гений Артур Конан Дойл и его Шерлок Холмс. Вы были в моих видениях, доктор.
– Мэм, – произнес он глухо, – зачастую люди выискивают в своих, по большей части нелепых, снах и видениях тайный смысл. Однако мало кому дано заглянуть в будущее.
Его слова растворились в ночной тишине.
– Я доверяю своему чутью, доктор Дойл, – наконец вымолвила она дрожащим голосом, – и не сомневаюсь, что буду убита. Только в ваших силах не допустить трагедию. Вы мне поможете?
Он почувствовал теплое дыхание на своей щеке, пьянящий мускусный аромат духов. Шуршание шелка, обтягивающего бедра, рисовало в его воображении юную одалиску в прозрачных шальварах. Наконец он очнулся от грез и потер влажные ладони о подлокотники.
В конце концов, он женатый человек, врач с серьезной практикой и джентльмен.
– Что скажете, доктор Дойл?
Он вздрогнул. Ее дыхание обожгло ему ухо. Она была совсем рядом, только руку протяни.
– Вы не оставите девушку в беде?
Голос располагал к себе, внушал доверие. Так хотелось спасти ее, оградить от опасности.
Но затем он подумал о жене. Она окажется в щекотливом положении.
Прошедший год выдался самым тяжелым в жизни тридцатичетырехлетнего писателя. Его отец, Чарльз Олтемонт Дойл, долгое время страдавший депрессией и алкоголизмом, закончил свои дни в лечебнице для душевнобольных. У его дорогой жены обнаружили скоротечную чахотку. Все достижения современной медицины оказались бессильны сберечь ее легкие. Напрасно девушка на него надеется, и дело не только в том, что всеобщего любимца, Шерлока Холмса, больше нет. Просто Артур Конан Дойл убедился в бессилии человека перед превратностями судьбы, будь он детектив-консультант или доктор.
– Я… вынужден отказаться, – пробормотал он. – Могу лишь порекомендовать лучшего в Скотленд-Ярде…
– Благодарю вас, доктор Дойл, – разочарованно перебила хозяйка, – что любезно уделили мне время.