– Встань на колени! – коротко и властно приказал он Миколке.
– Для чего? – удивился тот.
Ему не ответили.
Вова и Арся приблизились к нему и поставили на колени.
Миколка, широко раскрывая удивленные глаза, покорился невольно и ждал с любопытством, что будет дальше.
– Раз!
Что-то сильно ударило его по спине, немного ниже шеи. Рассерженный Миколка вскочил на ноги. Перед ним был тот же Алек с поднятым кинжалом. Рукояткой кинжала он, видно, и ударил по спине Миколку.
– Ты того… не дерись!.. А не то и сам получишь по шее! – грозно сжав кулаки, подступил к нему Миколка.
Но тот только глазами сверкнул в ответ.
– Ничего, Миколка, молчи! Теперь ты рыцарь! – хлопнув по плечу мальчика, произнес он дружески. – Выдержал удар, не заревел. Зато мы теперь тебя принимаем в свою среду… В наш рыцарский кружок, понимаешь? Только раньше ты должен произнести еще одну клятву. Повторяй ее за мной… Что я буду говорить, то и ты… Слышишь?
Миколка слышал отлично, но ничего не понимал из того, что ему говорили… Какой такой рыцарь? Какая такая клятва? Бог весть!
Между тем Алек положил ему руку на плечо и произнес:
– Ты не бойся, здесь нет ничего дурного… Рыцарями назывались самые благородные люди в прежние времена… Они всегда заступались за обиженных, особенно за вдов и сирот, никогда не лгали и всегда свято держали данное слово. Они были храбрыми, смелыми воинами и не задумываясь шли на врагов… Вот в память этих рыцарей всех вновь поступающих в наш пансион мальчиков, которые окажутся достойными этого, мы тоже посвящаем в рыцари. Понял? Ну, а теперь клади руку сюда, на кинжал, вот так, и повторяй за мной: «Клянусь защищать всех слабых и беззащитных».
– Клянусь защищать всех слабых и беззащитных! – повторил Миколка, которому начинала нравиться ночная затея.
– «Клянусь быть храбрым и смелым в битвах!»
– Клянусь быть смелым и храбрым в битвах! – повторил Миколка.
– «И мудрым, как змея!..»
– И мудрым, как… Ну это ты врешь! Змея подлая, лукавая… Я одну-то пришиб камнем… – вдруг спохватившись, с азартом заговорил Миколка.
– Молчи!.. Ты глуп и ничего не понимаешь! – выскочил вперед Вова Баринов. – Повторяй за Алеком, и баста!
– Повторяй за Алеком, и баста! – эхом откликнулся Миколка.
– Ха-ха, ха-ха-ха! – развеселились мальчики. – Этого не надо!.. Это лишнее!..
Но велико же было их изумление, когда и Миколка загоготал во все горло и рявкнул во всю мочь:
– Ха-ха, ха-ха-ха! Этого не надо! Это лишнее!
– Ха-ха-ха! – тут же раздалось откуда-то сверху, с ветвей дуба. – Вот так рыцарь!
Мальчики подняли головы. Поднял голову и Миколка. Алек взял фонарь и старался осветить ветки дуба.
Миколка ахнул и разинул рот от удивления.
У самого ствола дуба, на крепком могучем суку его, стояло какое-то маленькое очаровательное существо – не то мальчик, не то девочка. Миколка еще не видывал такого. На очаровательном существе были надеты широкие штанишки и высокие сапоги, на узеньких плечах сидела широкая матроска, какую носят мальчики. На голове была лихо заломлена маленькая фуражка с козырьком, опять-таки совсем мужская фуражка, а из-под фуражки спускались две толстые пепельные косы ниже пояса.
Лицо у странного существа было очень хорошенькое, но почти коричневое от загара, а на этом загорелом лице сверкали серые глаза, огромные, яркие и живые, от взора которых, казалось, ничто не могло укрыться… Миг… хрустнула ветка, и очаровательное существо, тряхнув толстыми косами и крошечной фуражкой, едва державшейся на макушке, очутилось среди мальчиков.
– Вот и я! – прозвучал звонкий, веселый голос. – Видела, как вы посвящали в рыцари нового мальчишку. Здравствуй, мальчишка! – весело кивнула она головкой Миколке.
И черная загорелая ручка протянулась к нему. Миколка не протянул своей. Он преважно засунул обе руки за спину и, серьезно взглянув на странное создание, проговорил:
– Ты меня, того, мальчишкой звать не моги, потому как теперича я лыцарь. Поняла?…
– Ничего, Миколка, это свой человек! – успокоил его Витик. – Это наш друг и приятель Женя. Она хоть и девочка, а любого мальчугана в удальстве и прыти заткнет за пояс…
– А коли ты девчонка, зачем в штанах ходишь и по деревьям лазишь? – снова степенно обратился Миколка к таинственной Жене.
– А вот почему, – весело ответила она. – Во-первых, хотя я и девочка, но совсем не умею сидеть сложа ручки, как девочка, и носить узкие платья и сапоги на каблуках. Во-вторых, я больше всего на свете хотела бы быть мальчиком… Понимаешь? Мое самое большое удовольствие – это прыгать через заборы и лазать по деревьям. Дядя Саша меня любит больше всего в мире, гораздо больше Маруси и всех вас, и ни в чем мне отказать не может, потому что я ему страшно напоминаю его покойного брата, то есть моего папу… Понимаешь? У других девочек должны быть иголка и ножницы в руках, а у меня – хлыст или палка… Вот я какая девочка! Понял?
Миколка, очевидно, понял и улыбнулся во весь рот. Женя решительно нравилась ему.
– Хочешь быть моим другом навеки, как Алек, Вова, Арся, Павлик, Антоша и Витик? – спросила она, видя произведенное ею впечатление.
– Ладно! – ответил тот и пожал протянутую руку.
Вслед за этим снова захрустели ветки, и Женя одним прыжком очутилась на суку. Затем она исчезла куда-то, и через минуту ее белая матроска замелькала в самом конце дорожки. Мальчики побежали за ней.
Прошла неделя. Целая неделя. Миколка исчез с лица земли. То есть собственно не Миколка, а тот босоногий, рваный деревенский мальчуган, которого звали Миколкой. Теперь и в классе, где учились понемножку во время летних каникул маленькие пансионеры, и в столовой, где они сидели за завтраком, обедали и ужинали, всюду с ними находился совершенно новый, чисто одетый и причесанный мальчик по имени Котя.
У господина Макарова существовал странный обычай: каждому вновь поступающему пансионеру он давал новое имя.
– Ты поступаешь в мой пансион, потому что родители или родственники твои хотят, чтобы ты исправился, стал человеком, – говорил он каждому новичку. – Дома тебя баловали, здесь баловать не будут; дома ты ел всякие тонкости и разные сладости, здесь будешь есть щи с кашей да мясо с зеленью. Дома тебя звали Митенька или Митюшечка, здесь ты будешь Дима… Здесь баловства не увидишь… И имя носи другое, чтобы прежнего Митеньки-баловня не было и в помине…
Такие слова, с небольшими лишь изменениями, директор повторял при приеме в свой пансион почти каждого нового воспитанника.