Приняв в пансион чудесно спасенного из реки Миколку, господин Макаров не мог, конечно, сказать, что тот «дома ел всякие тонкости». Поэтому речь, обращенная к Миколке, была короче и состояла лишь в том, что Александр Васильевич объяснил новому своему воспитаннику, что впредь он будет называться не Миколка, а Котя.

– Как? – переспросил, смеясь громко, мальчик.

– Котя.

– Вон как! – громко произнес Миколка. – Чего, гляди, не выдумают! Ну, Котя, так Котя! Не все ли равно, если вашему благородию так хочется…

Сообразительный Котя-Миколка быстро привык к новой жизни и к новой обстановке.

Всего неделя прошла с его поступления в пансион, а уж он научился многому: он знал, что нельзя сморкаться пальцами, а для этого постоянно имеется платок в кармане. Что плеваться на пол нельзя. Есть руками – тоже… Чавкать при еде и икать за столом не следует. И обтирать руки о спину соседа – тоже. Узнал, что такое азбука и какие в ней имеются буквы, и что земля – шар и вертится постоянно, а не стоит на трех китах, как ему пояснял как-то дядя Михей в добрую минуту.

Все мальчики, кроме Гоги и графчика, сразу полюбили Миколку. Полюбила его и веселая, шаловливая Женя. Ее сестра, всегда серьезная и степенная девочка Маруся, тоже хорошо отнеслась к нему. Только на Кудлашку косились – не мальчики, конечно, а «начальство», как Митя называл директора и воспитателей. С Кудлашкой были постоянные несчастья. То она выхлебывала «по ошибке» молоко, оставленное мальчикам на ужин, то съедала курицу, которую готовили на обед Макаке и его племянницам, то норовила схватить за икры Кар-Кара или Жирафа в ту минуту, когда они меньше всего ожидали этого. Словом, с Кудлашкой было много всяких хлопот…

Стоял теплый августовский денек. Мальчики сидели в классе и учили уроки. День был праздничный, но уроки приказано было приготовить. Месье Шарль уже третий день был не в духе. Он заставил мальчуганов учиться в праздник в виде наказания. Дело в том, что в день своего рождения месье Шарль с утра хотел нарядиться в розовый воротник, новую белую манишку и ярко-красный галстук, которого ни разу еще не надевал. Он полез в комод и – о, ужас!.. – не нашел ни того, ни другого, ни третьего. Двух пар любимых цветных носков тоже не мог доискаться месье Шарль.

Позвали кухарку Авдотью, заведовавшую всем хозяйством в пансионе. Авдотья была прекрасная кухарка, но в собеседницы не годилась вовсе: она заикалась и говорила так, точно кудахтала. К тому же была глуха и глупа. Пока она оканчивала какую-нибудь фразу, можно было дойти до соседнего леса и с успехом вернуться обратно. Месье Шарль совсем забыл, что Авдотья обладает всеми этими качествами, и забросал ее вопросами:

– Где мой носок? Где мой воротничьок? Где мой гальстукь?

Авдотья потрясла головой и принялась кудахтать. Француз рассвирепел, потому что ничего не понял из того, что отвечала кухарка.

– Это шютки малшик неготяй!.. – прогремел он на весь пансион так, что дрогнули стекла в доме.

И в наказание засадил детей за уроки в первое же воскресенье.

Надо было выучить стихи.

Птичка Божия не знает

Ни заботы, ни труда,

Хлопотливо не свивает

Долговечного гнезда…

Так как месье Шарль очень плохо понимал по-русски, он ничуть не удивился, когда Павлик Стоянов вместо упомянутой «Птички» прочел другое, совсем особенное стихотворение собственного сочинения:

Птичка Божия все пела,

Поперхнулась и вспотела.

А как голос потеряла,

Петь совсем уж перестала…

Месье Шарль, впрочем, и не слушал. Он в это время думал о пропавших носках, галстуке и манишке и потому вообще мало обратил внимания на то, что декламировал Павлик. Он только качал в такт стихам головой и похлопывал рукой по краю стола. Когда француз перестал думать о носках и воротниках, в его мыслях возник милый Париж, откуда месье Шарль был родом, и красивый дом на берегу Сены, где он снимал крошечную комнату у своих друзей. Жираф так углубился в свои мысли, что не заметил, как распахнулась дверь и с оглушительным лаем в класс влетела Кудлашка.

Дружный взрыв хохота встретил ее. Месье Шарль поднял задумчивые глаза, вскинул их по направлению к двери и побледнел от злости: на шее Кудлашки красовался блестящий розовый воротничок гувернера, повязанный роскошным ярко-красным галстуком; нежная голубая манишка прикрывала горло и грудь собаки. На всех четырех лапах Кудлашки было надето по цветному носку месье Шарля; два лиловых – на передних, два золотисто-желтых – на задних. В довершение всего на голове собаки красовалось что-то странное, привязанное веревкой к шее.

Месье Шарль хотел броситься к Кудлашке, но она вихрем пронеслась мимо него, сбросила два носка, манишку, воротник, забралась под дальнюю скамейку и с остервенением стала сдирать с головы тот странный предмет, который был надвинут ей на самые уши…

В это время снова распахнулась дверь, и, красный как рак, в класс влетел Карл Карлович.

В это время снова распахнулась дверь и, красный как рак, в класс влетел Карл Карлович. Он неистово махал руками и кричал что-то по-немецки. Но что именно, никто не мог разобрать. Никто, кроме Витика Зона разве, который проскользнул за немцем следом и теперь преспокойно сидел на своем обычном месте с невинным, спокойно улыбающимся лицом. Ему ничуть не странным показалось то, что вместо обычных густых волос на голове Кар-Кара, замечательно круглой, как мяч, красовался носовой платок, завязанный под подбородком.

Тайна круглой головы и носового платка была Витику известна лучше, чем кому другому: сегодня после обеда он пробрался в комнату немца и, пока тот спал, стянул с головы Карла Карловича парик, чтобы нахлобучить его на мохнатую голову Кудлашки. Он же и нарядил собаку в принадлежности костюма месье Шарля, заранее припрятанные в укромном местечке за диваном.

Месье Шарль взглянул на господина Вейса (такова была фамилия Кар-Кара), господин Вейс – на месье Шарля. Француз позеленел, немец побагровел. Оба без слов поняли один другого.

Минуту они смотрели друг на друга. Но вот Кар-Кар быстро подошел к Жирафу и, взволнованный, хотел начать что-то говорить, но тут платок, очевидно, от быстрого движения, соскользнул с головы Кар-Кара, и она предстала перед всеми пансионерами во всей красе – розовая, без единого волоска на темени, блестящая, гладкая и круглая как шар…

Глава XXIV
Совсем неожиданный конец

Мальчишки хохотали. Кудлашка носилась по классу, как угорелая. За Кудлашкой носился господин Вейс, желая спасти парик. За Вейсом следовал месье Шарль. Оба вспотевшие, красные и злые. А мальчики хохотали все громче и громче.

Наконец, Кар-Кару удалось схватить Кудлашку за хвост. Быстро протянулась рука немца к голове собаки. Хвать! И парик очутился в его пальцах… Но в каком виде! Вместо красивых волос на верхушке парика зияла огромная дыра. Тем не менее Кар-Кар напялил парик на голову, так что дырка пришлась как раз посередине. Точно сияние получилось на голове почтенного немца. Это было очень смешно.