Завтракали в молчании. Ираида не сводила с мужа глаз, отчего у него застревал кусок в горле. Вовка от яичницы отказался и все время посматривал в сторону сахарницы, предусмотрительно отодвинутой матерью на другой край стола. Все попытки мальчика приблизить к себе вожделенный объект заканчивались для него полной неудачей – Ираида Семеновна легко их пресекала. И тогда Вовик делал вид, что его совершенно не интересует, какое количество сахара находится «в этой дурацкой сахарнице» с выпуклыми березовыми сережками вместо ручек. Ираида тогда переводила взгляд на мужа, и Вовка снова предпринимал очередную попытку. Наконец мать не выдержала и возмутилась:
– Шесть ложек сахара! У тебя не слипнется?
– У меня – нет, – невозмутимо ответил Вова.
– Будешь много класть сахара в чай, – пригрозила Ираида, – станешь сладким, липким, и тебя пчелы закусают.
– Ну деду же не кусали! – справедливо заметил мальчик.
Степан с опаской посмотрел на жену, предполагая, что та за ответом не постоит и ляпнет, что, мол, наконец и закусали. До смерти. Что Ираида и сделала с такой скоростью реагирования, что Степану после бессонной ночи было просто за ней не угнаться:
– Не кусали, не кусали, а теперь вот закусали. До смерти.
Вовик вздрогнул всем своим маломощным тельцем и беспомощно посмотрел на отца. Степан, не отрывая тяжелого взгляда от Ираиды, процедил сквозь зубы:
– Шутит мама. Просто так пчелы не кусают. Не до того им, Вовка.
– Спелись, что ли? – рассердилась Ираида. – Ты вот уйдешь сейчас, а мне тут с ними оставайся.
– Не оставайся, – заскрежетал зубами Звягин. – Бери детей, и пошли.
– Это еще зачем? – выступила Ираида Семеновна.
– Чтоб жизнь тебе, Ирка, медом не казалась. Тебе ж всегда тяжелее, чем другим.
Степан поднялся. Смотрел по-прежнему исподлобья, набычившись. Не то хотел он слышать сейчас от своей взбалмошной жены. А с другой стороны, что с ней поделаешь? Ирка как Ирка. Пора было собираться. Делал это Звягин неторопливо, словно взвешивая каждый шаг. Долго натягивал носки, Ираида подала темную рубашку – долго застегивал пуговицы. Жена было потянулась помочь – жестом остановил. Зачем-то чистил Степан обувь, смотрелся в зеркало, приглаживал свои непослушные кудри, пытаясь побороть их разухабистость. Рядом крутился Вовка, и мать его не гнала, не одергивала. Мальчик норовил подставить под отцовскую щетку с сапожным кремом свои стоптанные сандалии, заглядывал в зеркало, повторяя за Степаном все движения, словно маленькая обезьянка. Наконец-то, в точности копируя отца, двумя ладонями провел по футболке, натянул почти к самой груди свои покрытые зацепками трикотажные шорты и по-деловому произнес, глядя исключительно в глаза отцу:
– Я с тобой.
Ираида наблюдала за происходящим и нарочито не вмешивалась: внутри ее плескалось чувство несправедливости, и ей хотелось сатисфакции. Вот она и наступила. Пусть теперь Степа «узнает на своей шкуре, каково ей с этими детьми! Посмотрю, как ты выкрутишься! А то чтоб жизнь мне медом не казалась!..». Ираида Семеновна ждала того момента, когда растерянный муж, не зная, как выкрутиться из этого положения, призовет ее на помощь. Ну, на худой конец, скажет, что мама не разрешает. Но Звягин пошел своим путем:
– Нельзя, Вовка, со мной. Кто ж в доме за мужчину останется?
– Мама, – спокойно предложил мальчик.
– Так не бывает, сын. Она ж толком калитку закрывать не умеет. Заходи на двор, кто хочет. Еще хуже – пойдет птицу кормить, а загон прикрыть забудет. Опять гуси разбегутся. Не дай бог, Трифон под машину попадет. Одним словом, Вовик, за ними глаз да глаз нужен. Пойдем, калитку за мной закроешь.
Больше уговаривать мальчика не пришлось. Из какого-то угла он вытащил пластиковый меч и всунул его в шорты. Степан протянул сыну руку, тот гордо отказался. «Не до нежностей теперь. Сегодня, когда на мне такая ответственность». Вышли вместе: шаг в шаг. Простились за руку – по-мужски. Вовка закрыл калитку и на всякий случай обежал вокруг дома, проверяя уровень надвинувшейся на семью Звягиных угрозы. Пока все было тихо и спокойно. Рубежи вверенной Вовке малой родины были в полной безопасности. По такому случаю мальчик сам снял себя с боевого поста и помчался к дому руководить женским подразделением.
А в нем на текущий момент процветала дедовщина. Ольга стояла перед матерью навытяжку и кусала свои полные губы.
– Заче-е-ем? – вела допрос Ираида. – Зачем? Я тебя спрашиваю.
– Он сам меня попросил, я не хотела.
– А башка тебе для чего дана? Ну для чего-то тебе башка дана?
Оля виновато молчала.
– Ну какая ты мне помощница? – продолжала наскакивать на дочь Ираида Семеновна. – Ни тебе сготовить! Ни тебе за братом посмотреть! На кого положиться? На кого, господи, мне положиться в этом сумасшедшем доме?
– На меня! – воскликнул дневальный, чем вызвал прилив материнской «нежности».
– На кого-о-о?!
– На меня, – еще раз обнадеживающе предложил Вовка, а Ольга в этот момент, не удержавшись, хмыкнула.
Такая вольность в подразделении под командованием Ираиды Семеновны Звягиной не просто не приветствовалась, а строго наказывалась. Сегодняшний прецедент в кухне не стал исключением: Ираида схватила висящее на спинке стула кухонное полотенце и треснула Ольгу со всей силы.
– Не на-а-адо! – заорал Вовка и бросился к матери.
Ираида оторопела, но вовремя сориентировалась на местности:
– Я тебе дам «не на-а-адо»! Я тебе дам сейчас! Тоже мне защитник нашелся! «Не на-а-адо!»
Одним словом, защитнику тоже досталось по первое число, и чтобы не получить еще и по второе, Вовик стремглав вылетел из дома под истошные материнские вопли:
– В баню запру! Обоих! Довели!
Чем уж так довели дети Ираиду, было не совсем понятно, но Ольга решила достоинства все же не терять, поэтому удалилась нарочито медленно и с гордо поднятой головой. Такого грандиозного исхода Ираида пережить не смогла и зло заплакала:
– Что за девка, господи! Что это за девка?! За что ж она меня так ненавидит? За что? Что я сделала? – причитала Звягина. – Родила, растила, ночей не спала. И что в ответ? Глаза выпучит… Ноздри раздуваются… Ой, не зря на ней эта отметина! Не зря! Ведь говорили мне бабы – не к добру оно, это пятно. А то: «В деда! В деда!» Точно в деда – и уйти-то по-человечески не смог! Раз – и посреди жизни помер. И Ольга вся в него: несуразная, себе на уме. Никогда не знаешь, что от нее ждать! Вот точно – меченая!
А меченая в это время вместе с братом подпирала плетень у загона гусями и плела свое затейливое кружево слов:
– Вот видишь, – обращалась она к Вовке. – Я ж говорила, что вам не родная. Я ж говорила? – в который раз переспрашивала девочка брата с надрывом.
– Говорила, – соглашался мальчик и внимательно рассматривал, как по оббитому носу его сандалика ползет какая-то невзрачная букашка.