Шипение в саду – не тот звук, который может игнорировать женщина со времен Евы в райском саду, и я не стала исключением. Я медленно сошла с тропинки на траву, склонив голову в надежде, что смогу что-то увидеть, не будучи замеченной.
Приятного вида джентльмен в униформе, только без куртки, поливал из шланга голубую машину – ту самую, в которую села мисс Фолторн на авеню Данфорт и за рулем которой был Райерсон Рейнсмит.
Я еще прикидывала возможности, а мои ноги уже сами по себе пошли к мужчине со шлангом.
– Здравствуйте! – услышала я свой голос. – Это резиденция Рейнсмитов?
Мужчина прикрутил кран, и поток воды превратился в отдельные капли. Он внимательно посмотрел на меня, перед тем как ответить.
– Мисс Бодикот? – наконец сказал он, хотя на самом деле это не был вопрос.
Моя школьная форма выдавала меня с потрохами.
Я мрачно кивнула.
– Как тебя зовут? – продолжил он.
– Де Люс, – ответила я. – «Ф» – Флавия. Вы, должно быть, мистер Мертон. Ужасно соболезную вам по поводу смерти матери. Это так грустно. А у меня мама умерла в апреле.
И с этими словами я протянула ему букет.
Не говоря ни слова, он принял цветы, снял куртку с каменной стены, где она висела, и поманил меня за собой в сторону дома.
Внутри было темно, а кухня, расположенная в северной части дома, никогда не знала солнечного света.
– Эльвина, – окликнул он, – у нас гости.
Стройная смуглая женщина средних лет вышла из чулана, отряхивая руки от муки. Ее блестящие черные волосы были собраны в тугой узел и заколоты черной черепаховой заколкой, а глаза сверкали, как только что отполированные агаты. Испанка, наверное, или мексиканка, хотя ее темное платье не позволяло определить точно.
– Флавия де Люс, – добавил он. – Из академии.
В его голосе прозвучало что-то, что заставило меня насторожиться.
Они коротко переглянулись.
– Давай сюда, – сказала Эльвина, забирая цветы у Мертона, – я поставлю их в вазу. Они красивые.
– Их принесла Флавия, – произнес он. – В память о моей матери. Какая забота.
Это, конечно, было не так, но я не стала его поправлять. Пусть льет воду на мою мельницу.
– Ромашковые астры означают прощание, – сказала Эльвина, – а хризантемы – жизнерадостность несмотря на несчастья. Ты, должно быть, долго думала, выбирая цветы.
Я потупила взор, скромно соглашаясь.
– Мы как раз собирались выпить чаю. Присоединишься к нам?
Я знала, что она лжет: Мертон мыл машину, а она явно собиралась что-то печь.
– С удовольствием, – ответила я.
Мертон пододвинул мне стул, словно я леди, и мы сели – во всяком случае, Мертон и я в ожидании, пока Эльвина вскипятит чайник и присоединится к нам за кухонным столом.
Начинать разговор всегда трудно, если вы – три незнакомца, между которыми нет ничего общего. Обычный способ – начать с погоды и посмотреть, куда кривая выведет.
Но у меня не было на это времени. Вскоре в мисс Бодикот заметят мое отсутствие, и поднимется шум. Мне надо попасть в лабораторию и провести очень важный тест. Нельзя терять ни минуты.
– Вы понесли уже не первую тяжелую утрату, – начала я. – Ваша мать, мистер Мертон, а до этого – первая миссис Рейнсмит.
Смелое начало, но надо было рискнуть.
– Не первую, – сказал мистер Мертон. – Что правда, то правда. На долю этого дома выпало много скорби.
– Должно быть, вы перенесли ужасный шок, когда миссис Рейнсмит утонула, – продолжила я. – В смысле, не то чтобы мистер Рейнсмит не страдал, но все-таки он врач, не так ли, он привычен к смерти. Но вы, бедняга…
Я умолкла, оставив мысль незаконченной.
Эльвина бросила на меня острый взгляд, а Мертон промолвил:
– Мать Флавии умерла в апреле.
– Мои соболезнования, – сказала Эльвина. – Это было неожиданно?
– И да, и нет, – ответила я. – Она считалась пропавшей десять лет, и ее тело нашли в леднике в горах.
– О! Бедный ягненочек! – воскликнула Эльвина. – Бедняжечка!
А потом, видимо, желая сменить тему и заговорить о чем-то менее трагическом, пусть и ненамного, она добавила:
– Не то чтобы смерть первой миссис Рейнсмит была совсем уж неожиданной, она ведь так болела перед несчастным случаем.
– Болела? – переспросила я, не осмеливаясь сказать больше ни слова.
– Проблемы с желудком, – объяснила Эльвина. – Плохи были ее дела. Но она была опытной актрисой. Не подавала и виду, ведь у нее были обязательства.
– Господи! – сказала я. – Должно быть, вы ужасно себя чувствовали. Ведь кухарка всегда…
Я умолкла, делая вид, что только сейчас поняла, что говорю.
– Ты и понятия не имеешь, – ответила Эльвина. – Большинство людей не ценят нашу работу. Проблемы с желудком – всегда проблемы кухарки. Всегда кто-то показывает на тебя пальцем. Так что, полагаю, оно и к лучшему, что она утонула. Знаю, это звучит ужасно, но…
Эльвина издала нервный смешок. Настало время ступить на более твердую почву.
– Я знаю, что вы имеете в виду, говоря, что она была опытной актрисой, – продолжила я. – Она выдавала награды в ночь перед тем, как почувствовать себя плохо, верно? На балу изящных искусств.
– Ко мне это отношения не имеет! – ответила Эльвина. – Испорченный лобстер на балу. Так сказал доктор Рейнсмит. Я ее больше не видела, так что ничего не знаю.
– Больше не видели? – я набросилась на ее слова, словно гончая на кость.
– Нет. Доктор Рейнсмит привез ее домой и попросил прислать порцию диетического супа из лечебницы.
– Она его съела? – поинтересовалась я.
– Должно быть. Утром принесли пустые тарелки, когда она уехала в круиз на следующий день.
Мои нервы пульсировали, как натянутые струны арфы.
– Доктор Рейнсмит, наверное, был совершенно убит, – сказала я. – Хотя мисс Фолторн и говорит, что вторая миссис Рейнсмит стала для него великим утешением.
– Полагаю, да, – отозвалась Эльвина, не глядя на меня. – Полагаю, да.
Повисло долгое молчание, и мы все погрузились в свои собственные мысли, баюкая чашки в руках.
Первый раз за много недель я почувствовала себя как дома. Я могла бы провести в этой уютной кухне целую вечность. Мне хотелось поцеловать стол и обнять стулья, но я ничего такого, естественно, не сделала. Вместо этого лишь вознесла благодарственную молитву ромашковым астрам и Святому Михаилу, который привел меня сюда.
– Давай я подвезу тебя домой? – предложил Мертон. – Полагаю, тебе нужно вернуться, а путь отсюда неблизкий.