– Лобстер был лишь прикрытием? Ты это хочешь сказать?
– Возможно, – ответила я. – А может, и нет.
Фабиан уставилась на меня, потом покачала головой.
– Ты странная, де Люс. Я не могу тебя раскусить.
– Я тебя тоже. Расскажи мне еще о вечере бала.
– Было все как всегда. Длинные столы, все сидят через одну – преподавательница, ученица, преподавательница, ученица – принцип демократии, помнишь? Никакой иерархии, все равны и тому подобное.
– Постой, – произнесла я. – Как получилось, что председатель сидел рядом с женой? Ты же так сказала, верно?
– Гммм, – протянула Фабиан. – Я об этом не подумала. Если только из-за количества стульев.
– Итак, – сказала я, меняя тему. – Мисс Моут извлекает тарелку Франчески с лобстером из-под своей чайной бабы, председатель его разделывает, а Франческа наслаждается сытной едой. Верно?
– Абсолютно, – подтвердила Фабиан. – Я была занята расчленением своего собственного лобстера, и это была та еще задачка. Некоторые не любят брызгать на соседей растопленным маслом и соками. Некоторые пытаются вести себя как леди.
– А Франческа?
– О, она справлялась неплохо, болтала с девочками. В своем золушкином наряде она была в центре внимания.
– А что насчет председателя? Он тоже был в костюме?
Франческа фыркнула.
– Нет. Он выше такого рода вещей.
– А как насчет призов? – спросила я. – Франческа ведь выдала кому-то медаль?
– Да, – подтвердила Фабиан. – Кажется, да. Ах да, точно.
– Медаль Святого Михаила, – напомнила я. – За историю церкви.
– Да.
– Клариссе Брейзеноуз.
– Да.
– Которая исчезла тем же вечером.
– Так говорят, – сказала Фабиан.
– А ты что думаешь?
Фабиан закурила еще одну сигарету так же манерно, как и предыдущую.
– Не стоит так уж доверять словам младших учениц, – сказала она, задувая спичку с такой силой, словно перед ней торт со свечами на сотый день рождения. – У них в головах черт-те что. Истории о призраках, волшебные сказки. Их легко напугать.
– Я тебя спрашиваю не о том, что говорят младшие ученицы, а о том, что ты думаешь.
– Я думаю – кто знает? Люди приходят и уходят все время. В школах это обычное дело. Ее могли отослать домой. Не оправдала ожиданий.
– Да, – эхом отозвалась я. – Могли.
Вся эта игра за и против, туда – сюда, тяни – толкай, вся эта игра кота и мышки с Фабиан начала меня утомлять, и все же она была мне странным образом знакома. С почти физическим шоком я осознала, что это та же самая канитель, которой я часто занималась с Фели: салонная игра, где главную роль играет настойчивость и где побеждает самый наглый.
– Насчет Франчески, – сказала я, сохраняя ледяное выражение лица. – Она выдала медаль Святого Михаила, а что дальше?
– Не знаю, – ответила Фабиан. – Кажется, она стала более тихой – отстраненной, так сказать. Все время прикасалась салфеткой к губам. Становилась бледнее с каждой минутой. Часто утирала лоб. Хотя было жарко, знаешь ли: июнь, зал, полный людей, душно, слишком много народу. Не то чтобы она не пыталась оставаться в форме. Она сказала Клариссе, что она могла бы лучше смотреться на медали, которую только что ей вручила, поглядывала на нее так, как будто пыталась вспомнить, кто она и что здесь делает. Потом прошептала что-то своему мужу. Он помог ей встать, что-то сказал мисс Фолторн и мисс Доус…
– Мисс Доус? – перебила я. – Я запуталась.
– Дорси Доус. Теперь Дорси Рейнсмит. В то время она входила в совет попечителей.
– Интересно, – заметила я. – Продолжай.
– Ну, они вывели миссис Рейнсмит из зала. С тех пор я ее не видела. Страшно удивилась, когда через пару дней узнала, что она утонула. Вся школа была в шоке.
– Предполагаю, ты не знаешь, куда они увели ее из зала?
– Что ж, знаю. В «Эдит Клейвелл». Моут настояла на этом.
– «Эдит Клейвелл»? Почему из всех комнат…
– Потому что в то время там жила Моут. Ее комнату ремонтировали, и она въехала в «Эдит Клейвелл» на лето, подальше от испарений краски.
– А перед этим чья это была комната?
– Моя, – ответила Фабиан.
Где-то в моей вселенной что-то стукнуло, потом опять… и опять. Словно шаги по черепичной крыше.
Мне хотелось прокричать «Бинго!» или что они кричат по эту сторону океана, но я сдержалась.
Славы в этом деле и так недостаточно, и мне не хочется разбавлять ее еще сильнее.
– Гмм, – протянула я. Тот самый момент, которого я ждала. – А председатель? Ты видела его снова? В смысле, в тот вечер.
– Разумеется. Он и Дорси, мисс… пардон, доктор Доус вернулись и долго отплясывали.
– С кем?
– Со всеми. Он танцевал с ученицами – опять демократия, с преподавательницами…
– С мисс Моут?
– Конечно нет! Что за чепуха!
– А она где была?
– Не знаю. Где-то поблизости, полагаю. Я помню, как помогала ей сворачивать бумажные гирлянды в конце вечера.
– А председатель танцевал? Он не выглядел обеспокоенным из-за жены?
– Непохоже. Все говорили, у нее «расстройство желудка». В конце концов, он врач и должен знать. Кроме того, его обязанностью было танцевать со всеми девочками.
– Да, – произнесла я. – Знаю: демократические принципы. С тобой он танцевал?
– Да. Даже два раза.
– Почему?
– Откуда я знаю, дура? Потому что я была самой красивой девочкой в зале. Потому что ему нравился запах моих духов «Шанель». Потому что он любит высоких. Что за нелепый вопрос!
Я чувствовала, что ступаю на зыбкую почву, но сохраняла невозмутимое выражение лица.
– О чем вы разговаривали?
– О, ради бога, де Люс… ты думаешь, я помню? Это было сто лет назад.
– Я бы запомнила, – сказала я. – Нечасто я танцую с докторами. Или вообще с мужчинами.
– К чему ты клонишь?
– Ни к чему, – ответила я. – Просто мысль. Так о чем вы говорили?
– О погоде. О жаре. Он сказал, я хорошо вальсирую. Сделал комплимент моему наряду.
– Он попрощался с тобой? – поинтересовалась я.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Фабиан.
– Он пожелал тебе удачи в новой жизни?
– Что ты несешь, де Люс? Ты в своем уме?
– Не совсем, – ответила я. – Я подумала, он хотя бы мог поздравить тебя с получением медали Святого Михаила… Кларисса.