– Мама любит восполнять мои зрительные ощущения, – объяснила она униженно и пробормотала: – Простите.
– Голубая рубашка, джинсы. К тому же я причесался, – добавил Элиот своим низким голосом.
Это был намек на ее дикую растрепанность? Лейни тут же попыталась пригладить волосы.
Мать словно ничего не замечала.
– И ты садись, Лейни.
Огибая стулья, они столкнулись, и Лейни резко отскочила.
– Простите, – проговорил Элиот, – дам следует пропускать вперед.
– Вежливость ваш конек, – произнесла она саркастически, проскальзывая на стул и переводя дыхание, пока он садился рядом с ней.
Лейни получила ответ на свой вопрос, почувствовав, какой силой наполнены его мышцы. Он явно не страдал избыточным весом, просто был плотно сложен. Не жилистый, как ее брат, но и не мягкотелый.
Необходимость поддержания беседы отпала, пока они накладывали на тарелки рагу и брали хлеб и масло.
– Хлеб все еще теплый, – произнес Элиот.
В его голосе звучало такое почтение, что Лейни в удивлении фыркнула:
– Разве в городе печи не греют?
За столом повисло неловкое молчание.
– Да, действительно, хлеб вынимают из печи горячим, – признал Элиот. – Но к тому времени, как он попадает в руки клиенту, он обычно уже остывает.
Лейни не нравилось, что Элиоту приходилось заглаживать ее неловкость.
– Что ж, тогда вам обязательно стоит попробовать масло. Мама сама его сбивает.
Ну конечно, Элен должна была проявить старомодную деликатность.
– Ну, я просто нажимаю на кнопку, а потом замораживаю то, что получилось.
И тут наконец наладился расслабленный разговор на тему, о которой ее родители могли говорить бесконечно, – натуральное хозяйство. Достаточно долго, чтобы дать Лейни время собраться и не реагировать на исходящее от Элиота тепло.
Она протянула руку вдоль скатерти, нащупав прохладное основание бокала с вином, принесенным гостем, сделала большой глоток и вздохнула, почувствовав на языке мягкое прикосновение мерло.
– Так же вкусно, как и раньше? – проговорил Элиот ей в ухо, окутав ее очередной волной аромата своего парфюма.
Да, это уже становилось возмутительно. Пора взять себя в руки.
– Как и всегда. – Лейни старалась не выдавать своего волнения – Расскажите о вашем выборе органических методов ведения хозяйства, – обратился он ко всем. – Вы занимаетесь производством меда уже три десятилетия и, наверное, всегда были лидерами в этой области?
– Нет, мы не гнались за лидерством, нам это было не нужно.
– Но почему?
Каждая клеточка в теле Лейни напряглась. Тишина повисла за столом, и чем длиннее она становилась, тем сильнее ощущалась неловкость.
– Мои глаза, – наконец выдавила она. – Потеря зрения была вызвана действием пестицидов, использовавшихся нами на ферме. Когда мы поняли, насколько они опасны для окружающей среды, мы перешли на органическое земледелие.
Ее отец прочистил горло.
– Никто из нас не знал, какой вред эти вещества причиняют нам, – продолжал он. – И нашим будущим детям.
По крайней мере, одному из них.
– Мы доставили вам дискомфорт, мистер Гарвей? – спросила Элен после минутного молчания. – Хелена говорила, что было бы лучше, если бы вы поужинали в городе.
Кровь хлынула к щекам Лейни, а стул под ней слабо скрипнул. Было легко представить, как Элиот мягким голосом произносит: «О, правда?»
– Нет, просто я задумался о том, что работа с химическими веществами имела, безусловно, катастрофические последствия. И в то же время судьба вашей фермы кардинально изменилась. Вы стали лидерами среди тех, кто занимается органическим земледелием.
Вновь возникла пауза. Лейни решила нарушить ее первой:
– Я так понимаю, мы еще увидим вас, Элиот?
Элиот. Лейни приятно было произносить его имя.
– Правда? – Судя по голосу, он обратился к ее отцу. – Вы будете рады видеть меня вновь?
Роберт Морган был предсказуемо грубоват. Он всегда становился таким, когда возвращался к грустным старым временам.
– Да. Я бы хотел услышать, что вы нам можете сказать.
– А что по поводу вас, Лейни? Вам придется меня сопровождать.
– Я обожаю бесплатные советы и буду их впитывать. – Лейни съязвила, чтобы он не чувствовал себя победителем.
Три часа спустя они вдвоем шли в направлении шале. Уилбера спустили с поводка, и теперь пес бегал вокруг них. Лейни обняла Элиота. По правде говоря, в этом не было большой необходимости, ведь она часто ходила этим маршрутом к ульям. Но она знала, что такая прогулка им вряд ли еще выдастся, и ей не хотелось, чтобы он запомнил только сопение ему в затылок.
– Прекрасная ночь, – мягко произнес Элиот.
– Такая ясная. – Ох, блестящий ответ. Черт.
– Откуда вы это знаете?
– Осень наступила, еще достаточно тепло, а значит, я права с вероятностью в сто процентов.
Возникла неловкая пауза. Элиот остановился, и Лейни остановилась вслед за ним.
– Послушайте, Лейни, – сказал он тихо и настойчиво, – я не хочу, чтобы каждый наш диалог прерывался молчанием из-за моего нежелания говорить о вашем зрении.
Ее дыхание участилось.
– Так почему бы не спросить меня сразу обо всем? Отбросить все сомнения.
– Это будет уместно?
– Я остановлю вас, если вопрос окажется слишком личным. – Она опять пошла вперед, сохраняя тактильный контакт, но не позволяя вести себя.
Элиот немного подумал над первым вопросом.
– Вы можете видеть хоть что-нибудь?
– Нет.
– Перед глазами только черная пелена?
– Да.
Только лишь в тех случаях, когда Лейни смотрела на солнце или испытывала сильные эмоции, появлялось какое-то туманное сияние в центре этой черноты.
– Это словно… – Лейни отчаянно пыталась подобрать слова. – Представьте, что однажды вы поняли, что у всех других людей есть такой же, как у Уилбера, хвост, а у вас нет. Вы знаете, что такое хвост, зачем он нужен, но вы просто не осознаете, что значит ощущать его.
– Отсутствие зрения ни в чем вас не ограничивает.
– Это вопрос или утверждение?
– Я это вижу. Вы достигли большего совершенства, чем многие зрячие люди.
– Летучую мышь нельзя назвать ограниченной, когда речь идет о ее жизни. Она просто по-другому приспосабливается к окружающей среде.
Молчание.
– Вы смотрите или думаете?