Потом внезапно ее поведение изменилось. Она безвольно опустила руки, затем, поколебавшись мгновение, с выражением полной покорности на лице села обратно в кресло. Пол, напряженно не сводивший с нее глаз, перевел ее действия в слова.
«Пошло все к черту.»
Словно приняв решение больше не сопротивляться, она впала в транс за несколько минут, и он принялся осторожно соскребать тот барьер тайны, который она возвела вокруг себя.
Прогресс обнадеживал, но дело шло очень неровно. Сначала она пыталась бормотать на своем языке что-то отсутствующе-неопределенное, но после нескольких напоминаний стала говорить по-английски. Иногда безо всякой причины она принималась смеяться, а однажды разрыдалась так горько и безутешно, что он вынужден был прервать сеанс и дать ей транквилизатор из своих запасов.
Таблетки, да еще надежда все-таки разобраться, что происходит с Арчин, только и поддерживали его в последнее время. Дни уходили, а он так и не мог набраться решимости и поговорить с Айрис о ее состоянии. В том, что она беременна, вопросов уже не возникало, но нужные слова упорно не шли ему в голову.
Транквилизаторы отгоняли проблему туда, откуда она не мешала его работе, а Арчин, шаг за шагом уступающая под натиском его вопросов, убеждала его в том, что работа эта не зряшная.
Но на самом деле он ждал чуда.
Видя в ее глазах отблески, совпадающие со взмахами косы на часах, и вспоминая, сколько транквилизаторов он проглотил за последние несколько дней, он спрашивал себя, что если его восприимчивость окажется выше, чем он думает, и он сейчас сам себя загипнотизирует.
«Свеча в изголовье твоем горит, в руках косаря коса свиристит. Открыть твои мысли…» Несмотря на то, что каждый его нерв дрожал от нетерпения, он не задавал ей прямых вопросов, пока полностью не завершил ассоциативный тест, как советовал Элсоп, и не убедился, что появившуяся в результате картину статистических отклонений с равным успехом можно объяснить как притворным, так и искренним незнанием.
«Пустая трата времени. И тем не менее, это надо сделать.» Наконец, он почувствовал, что можно начинать фронтальную атаку. Самый ответственный сеанс он начал с суммирования предыдущего материала, не желая попасть в ту же ловушку, куда угодил не так давно из-за своего чрезмерного пыла.
Исподволь расспрашивая ее о прошлом, он представил в голове картину ужасного детства в каком-то огромном заведении с охраной и тюремщиками, в результате чего весь мир в ее представлении стал подобен тюрьме, где люди делятся на заключенных и надзирателей.
Возможно потому, что Пол сам слишком часто чувствовал себя запертым стеной холмов, среди которых прятался Чент, он уже готов был связать этот материал с сиротским приютом, который мог послужить для ребенка моделью всего мира, когда неожиданно понял, что она говорит о больнице. Он едва увернулся от того, чтобы совершить классическую фрейдистскую ошибку – распростронить собственные стремления на побуждения пациента.
И потому прежде, чем приступить к главному, он задал ей несколько общих вопросов.
– Арчин, ты знаешь, кто с тобой говорит?
– Доктор Пол.
– Правильно, Арчин. Слушай внимательно. Кто ты?
– Арржин. – Пауза; затем, как взрыв, быстрая фраза на ее языке. Прошлый раз, когда он задавал этот вопрос, было то же самое.
– Говори по-английски, Арчин. Говори на моем языке.
– Хорошо.
– Ты знаешь, где ты, Арчин?
– В кабинете доктора Пола.
– Верно, но где мы находимся оба, где ты живешь, а я работаю? Как называется это место?
– Много названий. Чент. Чентская больница, психушка, сумасшедший дом, дурдом, мусорный ящик, богадельня, дом престарелых, усириздение.
«Похоже, она собрала все названия, которые смогла найти. Старая миссис Вебер никогда не могла правильно произнести «учреждение».» – Что такое Чент, Арчин?
– Сюда помещают сумасшедших, чтобы они никому не мешали. – Она сжала подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев, но несмотря на то, что вопрос был ей явно неприятен, голос оставался спокойным.
– Значит, все люди здесь сумасшедшие?
– Кроме тебя, доктора Бахшада, сестры Уэллс, сестры Кирк.
«У нее есть какой-то критерий, или…» Пол задумался.
– А как насчет: ну, скажем: сестры Вудсайд?
– Она немножко сумасшедшая.
Ответ его позабавил; Арчин была недалека от истины. Пол глубоко вздохнул и продолжил допрос, двигаясь к следующей ключевой позиции.
– Почему ты здесь, Арчин?
– Потому что ты: нет, не ты. Потому что кто-то думает, что я тоже сумасшедшая.
«Интересно.»
– Почему они так думают, Арчин?
– Потому что я не умею говорить по-английски. Потому что я не знаю всех этих вещей, одежду, нож-и-вилку, как определять время по вот таким часам.
– Она указала на статую времени за его спиной, и жест превратился в захватывающее движение, словно она пыталась ухватить слова из воздуха. – Все такое другое.
Последнее слово утонуло в отчаянном плаче. Он подождал, пока она успокоится, затем решился подойти к самому главному.
– Где твой дом, Арчин?
Она мгновенно замкнулась – Здесь!
«Смешно. Не может, чтобы дом был для нее сложным понятием. Пациенты только и говорят, что о доме, откуда они пришли, и куда надеются вернуться…» – Где ты жила до того, как появилась здесь?
Замешательство.
– Не: недалеко отсюда.
– Как назывался твой дом?
Она издала какой-то невоспроизводимый звук, очевидно, на своем языке.
Пол вздохнул и решился на последнюю попытку.
– Тогда, когда я встретил тебя в лесу: откуда ты там появилась?
– Оттуда.
Пол большими буквами вывел в блокноте: Чушь.
«Как будто я только сейчас это узнал!» – Что ты находишь здесь другого, Арчин? – продолжил он преследование.
– Люди другие – лица другие, одежда другая. Все по-другому. Говорят, делают.
Все, все.
– И ты здесь потому, что считаешь, что все по-другому?
– Нет. – Она дернулась вперед, словно досадуя на его непонимание. – Потому:
потому, что вы считаете меня другой.
Пол удивленно поднял брови. Это была самая точная и краткая характеристика, которую можно было дать положению их больных, что свидетельствовало о недюжиной интуиции Арчин.
Прежде, чем он сформулировал следующий вопрос, она заговорила сама, и вместе со словами на него выплеснулся весь копившийся неделями затаенный страх.