Памяти моего драгоценного Тарбеби, сына Принцессы, моего самого первого кота, чудесного Тарбеби с шелковистой черной шубкой, густой и пушистой, с ярко-зелеными блестящими глазами, моему всегда жизнерадостному Тарбеби, стремительно взлетавшему вверх за бабочками. Увы, бедняга всегда чуть-чуть опаздывал, но от этого его прыжки не выглядели менее внушительно. Моему Тарбеби, отважному парню, никогда не боявшемуся принять вызов от здоровенного соседского кота, который ехидно ухмылялся, разглядывая моего Тарбеби с верхней ветки дерева, как раз над виноградной лозой, вившейся вдоль стены нашего дома. Я с благодарностью вспоминаю о том, как он веселил меня в холода, как самозабвенно играли мы в снежном лабиринте, сооруженном мною как-то в необычно суровую зиму в саду. Как он был ласков со мной, мой нежный Тарбеби, и как держал в страхе всех окрестных собак. Он мог быть по-настоящему грозен, мой нежный и преданный кот. Ему, славному товарищу моей юности, я посвящаю эту книгу.
Порт-Рояль, Ямайка
Весна, 1692 год
Под бледной луной, стоящей над южным берегом Ямайки, тонкий, изящно выгнутый песчаный мыс светился, словно лезвие абордажной сабли в руках пирата. Его сходство с клинком усиливалось фоном — омывавший мыс океан ночью казался полотнищем черного бархата. Раскинувшись на серебристом под светом луны песке, окруженный сумрачными мангровыми лесами, город спал; казавшийся кому-то раем, кому-то исчадием ада, он спал глубоким сном — мятежный Порт-Рояль, город, который считали своим родным домом доблестные корсары Вест-Индии.
В настежь распахнутые окна второго этажа красивого кирпичного дома на Куин-стрит, отгороженной от кромки моря лишь узкой полосой доков, врывался ветерок. Ласковый бриз остужал разгоряченные тела темноволосого мужчины и женщины с удивительно белой кожей и очень светлыми, отливающими серебром волосами. Они лежали, обнявшись, на широкой резной кровати, отдыхая после любовных утех.
Пират, живший в этом доме со своей женщиной, слыл лучшим клинком на Карибах. Имя капитана Келлза было широко известно далеко за пределами Новой Испании. Услышав его, капитаны груженных золотом испанских галионов багровели или, напротив, бледнели — в зависимости от склада характера и темперамента — от ярости. Лунный свет серебрил его длинные мускулистые ноги, узкие крепкие ягодицы и широкую крепкую спину. Его волевое лицо, всегда чуть насмешливое, теперь из-за игры света и тени казалось напряженным и чуть язвительным.
А возможно, не только освещение было тому виной: женщину, которую он так страстно обнимал, в которой заключалось все самое светлое и радостное в жизни, ему предстояло покинуть в самом ближайшем будущем.
Женщина со вздохом шевельнулась, тихий стон сорвался с ее губ. И тут же лицо его озарилось нежностью. Он ласково поцеловал ее в горячую щеку. Молча он помолился о том, чтобы Господь сохранил любимую в этом буйном городе, где ей предстоит ждать его возвращения.
Он отдавал себе отчет, что она не из тех женщин, которые могут остаться незамеченными. Более того, она была самой красивой в Порт-Рояле. Красота ее поражала каждого, кто видел ее впервые, и не могла наскучить тем, кто знал ее давно. О ней рассказывали легенды. Говорили о ее бурном, но благородном прошлом, ходило множество версий романтичной истории ее знакомства с грозой морей — капитаном Келлзом. И самое удивительное, что во всех этих россказнях почти половина была правдой!
Кто-то считал, что они с Келлзом законные супруги, кто-то это отрицал. Иные со смехом утверждали, будто Келлз настолько влюблен в нее, что навеки хочет остаться женихом, вот и празднует свою свадьбу в каждом новом порту, куда забрасывает судьба его и его вечную невесту. Говорили, будто свадьбу с этой светловолосой красавицей он праздновал и на Тортуге, и в Эссексе, откуда был родом, и даже на Дворах. Надо сказать, что и в этих россказнях была доля правды.
Весь Порт-Рояль завидовал Келлзу, завоевавшему сердце такой редкостной красавицы. Пираты, съехавшиеся сюда из многих стран, прозвали ее Серебряной Русалкой, а при лунном свете она была не просто обольстительна, но поистине прекрасна. Ее юное гибкое тело — девушке едва исполнился двадцать один год — подчеркивало мужественную силу мускулистых линий его торса. Это было как бы видение из другого мира, не того, где гуляет в пьяном угаре пиратский притон, веселый Порт-Рояль.
Даже после того как часы бьют полночь, местные гуляки не спешат расходиться по домам. Наоборот, все только начинается. Мужчины, добывавшие богатство в смертельных поединках, с легкостью расставались с награбленным золотом. Разгоряченные выпитым, они готовы были играть по самым высоким ставкам и озолотить первую приглянувшуюся девчонку, купив ее благосклонность по самой высокой цене.
Но за толстыми кирпичными стенами дома на Куин-стрит слышны были лишь отголоски пения и криков, звона сабель и грохота сдвигаемых кружек, и пара, лежавшая посреди широкой квадратной кровати, едва ли слышала даже приглушенные звуки ночного города.
Они замечали лишь друг друга, чувствовали и слышали только друг друга, и вопрос, вдруг заданный женщиной, прозвучал словно гром среди пронзительной тишины.
— Келлз, — сказала женщина, назвав его тем именем, которым обычно звали пираты Рэя Эвистока, с которым они сыграли свадьбу на корабле, вблизи побережья Азорских островов. — Келлз, — повторила она, — ты ведь не хочешь оставлять меня одну, правда?
Голос ее звучал задушевно и вдумчиво, трогательно и робко — она умела быть мудрой, эта порой взбалмошная красавица, — и сильная мужская рука на ее плече напряглась, будто он хотел отгородить ее от всего мира.
— Я никогда не хотел этого, — прозвучал в ответ густой баритон, — ты ведь знаешь это, Кристабель?
Он тоже назвал ее именем, данным ей пиратами, ибо для них она была и останется Кристабель Уиллинг, Серебряная Русалка с Карибских островов, своенравная красавица, которая заставила воспылать к себе страстью все взрослое население Тортуги и наконец женила на себе самого смелого пирата, адмирала флибустьеров капитана Келлза. Она улыбнулась, услышав это имя из его уст, но, право же, здесь, в Порт-Рояле, она почти забыла о том, что она — урожденная Каролина Лайтфут и ее отчий дом — богатое поместье Тайдуотер, где в роскоши живет ее мать, хозяйка райского уголка у реки Йорк, самого живописного места из всех, что можно отыскать в Виргинии, американской колонии Британии.
— Но все же ты уходишь.
Что это было — вопрос или утверждение? Трудно сказать.
— Я должен, — со вздохом ответил Келлз.
— Я знаю, ты думаешь, будто должен это сделать, но прошу тебя, Келлз, не надо.
Она говорила нежно и вкрадчиво, а узкая ладонь ее медленно опускалась вдоль плоского живота любовника.
— Не уплывай, оставайся со мной.
Это была песня сирены, и Келлз всем сердцем отозвался на нее.