Беседа принимала нежелательный оборот.
Дон Диего заметил растерянность Каролины и, перегнувшись через стол, спросил:
— Вы хотите сбежать из города? Вы для этого пришли?
— Нет-нет, — поспешно ответила Каролина, быть может, слишком поспешно.
— Тогда для чего?
— Я не была уверена в том, что меня не схватят рано или поздно. Одна из служанок ненавидит меня, и я боялась, что она нашепчет про меня губернатору. — Каролина придала своему голосу драматические нотки, столь необходимые сейчас. — Я боюсь, что стоит мне выйти из крепости, как меня тут же схватят и приведут сюда вновь, уже как пленницу!
Лицо дона Рамона стало непроницаемым, словно маска.
— Так чего же вы от меня хотите? — спросил он вкрадчивым голосом.
Каролина опустила голову. Она выглядела в глазах Рамона такой трогательно беззащитной, такой несчастной и женственной.
— Не могли бы вы замолвить за меня словечко перед губернатором? Я не сомневаюсь, как только станет известно, кто я, меня схватят и заставят опознать пленника. Я думала, что если приду к вам сама, то сумею избежать костра инквизиции.
Дон Рамон внимательно посмотрел на собеседницу.
— Странно, что вы не желаете его видеть, — пробормотал он наконец.
— Я видела его прошлым вечером. Разве вы не помните, как я упала в обморок, когда матрос опознал Келлза?
— Я помню, вы упали в обморок. Но тогда я не был уверен, что именно в этом причина вашего обморока. В тот момент вы, кажется, не находились рядом с ним.
— Мы как раз успели переговорить наедине, в столовой.
— И дон Диего позволил это уединение? — полюбопытствовал Рамон.
— Дон Диего отошел куда-то, а я увидела Келлза и исчезла на время.
— Но вы подвергаете себя серьезной опасности, — предупредил дон Рамон. — Если этот человек действительно Келлз, он, должно быть, любит вас и не захочет, чтобы вы так рисковали.
— О нет! — воскликнула Каролина, теряя терпение. — Я-то думала, вы все поняли! Я не смогу жить в постоянном страхе! Я пришла сюда с повинной в надежде получить прощение.
Рамон поднялся.
— Я веду вас к нему.
Но это никак не входило в ее планы!
— Я… — с дрожью в голосе пролепетала Каролина, — я не готова увидеться с ним сейчас… После моего предательства…
— Но вам все равно придется его опознать при свидетелях, — с металлом в голосе проговорил дон Рамон.
— Я понимаю… и готова сделать это. Но не сегодня. Прошу вас, не сегодня!
— Итак, завтра утром при свидетелях? На глазах губернатора?
Каролина кивнула. Робин Тирелл, разумеется, станет возмущаться и протестовать, но она как-нибудь это переживет. Робин пройдоха, он сумеет выйти сухим из воды. Впрочем, если маркиза и повесят, то большой беды не будет — всего лишь восторжествует справедливость! Если бы не Робин, они бы спокойно жили сейчас с Келлзом в Эссексе и воспитывали бы детей!
— Вы выглядите очень усталой, — с сочувствием проговорил Рамон. — Я не могу подвергать вас сейчас такому испытанию.
— Благодарю вас, — сказала Каролина, поднимаясь.
— Я слышал, вы собираетесь замуж за Диего Вивара, — неожиданно проговорил дон Рамон. — И вчера вы действительно были в наряде невесты.
Каролина молча пожала плечами.
— Так слухи верны? — допытывался дон Рамон.
— Нет, — с тяжким вздохом ответила Каролина. — Слухи не верны. О, дон Рамон, я должна признаться, вы были правы. Я люблю дона Диего. Я думала, что Келлз мертв, но теперь он вернулся, и я знаю, он найдет способ добраться до меня — тогда уж никакие пушки Эль-Морро не удержат его!
— Я не позволю ему добраться до вас, — с усмешкой проговорил комендант.
— Рамон, вы не сможете ему помешать! Вы его не знаете!
Каролина заломила руки, надеясь, что так получится более достоверно.
— Может, мне следует подержать вас здесь? — предложил дон Рамон. — Для вашей же безопасности!
— О, Рамон, я знаю, вы могли бы и не отпускать меня, но, прошу вас, позвольте мне вернуться домой и поговорите обо мне с губернатором. Хотя я понимаю, что меня, возможно, и не простят…
Она знала, что на снисхождение не стоит рассчитывать. Знал об этом и дон Рамон. Но никто из них не говорил о том, что должно случиться на самом деле.
— Может быть, у меня уже нет будущего, — со слезами на глазах проговорила Каролина. — Но во имя милосердия позвольте мне провести последнюю ночь с доном Диего. До свидания, Рамон.
Она повернулась, собираясь уйти, но, услышав за спиной смех, обернулась, словно то были раскаты грома.
— Какая вы замечательная актриса! — с восхищением воскликнул дон Рамон.
Схватив Каролину за руку, комендант привлек ее к себе.
— Дорогая, — проговорил он ласковым голосом, — я уже разгадал ваш секрет. Сходство не ускользнуло от меня, даже если я и решил арестовать невинного. Я знаю, кто из них двоих настоящий Келлз.
В комнате вдруг стало очень тихо. Каролина подняла голову. Она казалась на удивление спокойной — ей уже не было нужды притворяться.
— Да, — кивнула она, — вы знаете, и я знаю. Но Келлз не знает. Он человек принципов. Когда Келлз был англичанином, он был всецело предан своей стране, теперь, когда он превратился в испанца, он столь же предан Испании. Я говорила ему, кто он такой, но Келлз запрещал мне даже заикаться об этом. О, Рамон, все, чего я хотела, — это вернуть его в прежний мир, в жизнь, которую он вел когда-то. Но, кажется, я принесу ему только несчастье. Для него я остаюсь еретичкой и женщиной английского пирата.
Она остается еретичкой для кого? Для безбожника-флибустьера! В другое время дон Рамон оценил бы юмор ситуации. Но сейчас, глядя в грустные глаза этой женщины, он не мог смеяться, мог только плакать.
— Он оказал мне честь, влюбившись в меня дважды — вначале как Келлз, затем как дон Диего. — Каролина попыталась улыбнуться, и ей это почти удалось. — Но однажды я разбила ему жизнь и не хочу повторять ошибку! — Голос Каролины звенел от волнения. — И поэтому завтра утром я поклянусь перед всеми в том, что маркиз Солтенхэм на самом деле Келлз. И кто, скажите, мне не поверит? Кто не поверит, если его опознает сама Серебряная Русалка из Порт-Рояля?
— Они и вас повесят, — тихо сказал Рамон. — Если, конечно, не захотят дождаться аутодафе, чтобы сжечь живьем.
Каролина скорбно усмехнулась.
— Возможно, я и заслужила костер, — пробормотала она. — За то горе, что принесла Келлзу.
Дон Рамон схватил ее за руки, словно желал сделать пленницей Эль-Морро навеки, пленницей там, где распоряжался он один. Смуглое лицо его исказилось.