«Прадед Великий, деда иногда величают Строителем [76] , отца обзовут Грозным… Или Жутким, если мой план потерпит неудачу. Интересно, а какого титула удостоюсь я?»
Мысли, ненадолго вильнув, опять вернулись к первому хозяину четок. Одно только наблюдение за тем, как тот лечил добравшихся до обители паломников, уже было весьма полезно. Правда, сами больные царевича интересовали в весьма малой степени, а вот отслеживание переливов чужого Узора… Неспешный ток силы из средоточия, яркие нити нервов, мерная пульсация сосудов – и все это светилось так, что о приближении отца Зосимы его временный ученик узнавал за добрых полсотни шагов. Причем в этом ему и стены не были никакой помехой.
«А вот если бы уже я, вместо того чтобы держать свою силу, отпустил ее на волю – он бы почувствовал меня метров этак за десять и сквозь каменную кладку метровой толщины?»
Увы, но, исходя из всех наблюдений и собственных умозаключений, на положительный ответ тут надеяться не приходилось – покамест все, что он смог проверить и тем самым подтвердить (или опровергнуть), свидетельствовало, что степень чувствительности прямо зависит от личной силы. То есть чем больше и мощнее средоточие, тем тоньше и дальше видит чужую энергетику его хозяин. Уровень же своего монастырского наставника Дмитрий оценивал как… Хм?.. Ну, заметно выше себя прежнего. И примерно четверть от себя же нынешнего. В десять лет. Интересно, что будет годам хотя бы к двадцати?
– Димитрий Иоаннович?..
В этот раз наследника отвлек десятник постельничей стражи – занятый своими мыслями, он едва не проехал мимо места, где высланные вперед кашевары подготовили для колонны небольшой привал. Довольно крупный ручей позволял вдоволь напоить лошадей, над жаркими кострами сразу в трех котлах уже булькал и парил мясным духом густой кулеш, а для царевича расстелили небольшой ковер повышенной толщины и лохматости. И даже бросили на него несколько «подушек» из сложенных в несколько раз конских попон. Проигнорировав подставленную в качестве опоры спину стража, царевич самостоятельно покинул седло, мягко приземлившись на пожухшую придорожную траву. Довольно потянулся, глядя, как Черныша уводят к остальным коням, размял ноги в недолгой прогулке… А затем не без юмора наблюдал, как его собираются покормить. Для начала из котла тщательно вылавливали наиболее аппетитные кусочки мяса, затем их немного разбавили на совесть разваренным зерном, и напоследок царевичева кулеша отведал сам кашевар. Потом заботу проявил подошедший десятник, после него отметился полусотник, по дороге черпанул свою порцию стольник – и в результате всех этих дегустационных мероприятий первоначальный объем каши в глубокой «походной» серебряной миске (скорее уж мини-тазике) уменьшился примерно на треть.
«Перестраховщики, блин! Или халявщики. Будь мне разрешено вино – так наверняка отхлебнули бы большую его часть – разумеется, только лишь из соображений моей безопасности».
Впрочем, бурчал мальчик исключительно для порядка, потому что, несмотря на все его усилия и аппетит, съесть все без остатка так и не удалось. Получасовой отдых для утрясания кулеша в животе, во время которого кашевары удивительно быстро помыли котлы, собрали все свое хозяйство и ускакали вперед, готовить место для ночлега. Затем было массовое паломничество воинов в небольшой овражек по соседству с ручьем, дабы оправиться на дорожку, короткая свара двух боевых жеребцов, не поделивших место рядом с чьей-то кобылкой, и то, что очень не нравилось наследнику. Посадка в седло. Первоначально его просто подхватывали под мышки и закидывали на мерина, затем, увидев, насколько ему не нравятся чужие прикосновения, стали образовывать живую лесенку из спин, плеч и сцепленных рук. Конечно, это было лучше, чем просто чувствовать себя живым мешком, но все равно было… Как-то не очень.
– И-и раз!.. От так!
Продев носки сапожков в укороченные под него стремена, царевич подхватил протянутую нагайку и чуть натянул поводья, останавливая двинувшегося было вперед Черныша. В отличие от него Салтыков подобными вопросами не заморачивался, воспринимая то, что его слегка подсаживали, как нечто насквозь обыденное, да и прикосновения чужих рук проблем для него не составляли.
«Потому что его сколько ни касайся, ничего не будет, а у меня или силу крадут, или я сам могу ею нечаянно поделиться – со смертельным избытком. М-да. Надо бы с Авдотьей переговорить насчет тонких перчаток – какое-никакое, а все подспорье будет».
Неспешно разгоняя коня в привычный дорожный ритм, Дмитрий вдруг замер в седле от внезапной идеи. Что ему мешает найти общий язык с Чернышом? Лошади издревле служат людям помощниками и друзьями, наравне с собаками считаются (и по праву) большими умницами, прекрасно поддаются дрессировке – а уж с его-то талантами!..
«Хм… Если получится. Нет. Когда получится – все просто упадут. Еще один кирпичик в стену моего плана…»
Ночь уже полностью вступила в свои права, когда к Никольским воротам Московского кремля приблизился небольшой воинский отряд.
– Сто-ой! Кто такие?
Старший из стражей перегородил дорогу, а остальные подтянули свои бердыши поближе.
– Ага.
Разглядев вблизи пару знакомых, а вдалеке приметный красный возок, бдительный воротчик сразу успокоился. Заметив же двух юных всадников в середине колонны, он и вовсе махнул подчиненным рукой, приказывая убрать загораживающие проезд рогатки из толстых жердин.
– С прибытием, служивые.
– Благодарствуем.
Проезжающий мимо десятка воротной стражи наследник вежливо кивнул, чем доставил им немалое удовольствие. Меж тем отряд, мимоходом крестясь, втянулся в воротную арку и сразу потерял свою монолитность: сначала постельничие сторожа где-то на полпути до Теремного дворца стали сбиваться, что называется, «по интересам». Затем слуги и повар двинулись к дворцовому входу для челяди, и только царевич с десятком окружающей его стражи и заметно оживившимся стольником проследовали дальше, к Постельному крыльцу.
– Стой! С благодарением Господу нашему, прибыли.
Удивительно слитно спешилась дворцовая стража, отчетливо поскрипывая (последние три дня дались ему нелегко), подъехал и остановился возок, тут же окруженный подскочившей дворней, а конь наследника медленно и как-то даже величаво подогнул под себя передние ноги, задние и аккуратно лег, позволяя своему седоку спокойно и с немалым комфортом спешиться. Что тот незамедлительно и сделал, в полнейшей тишине: покинул седло, не обращая никакого внимания на вытаращенные глаза дворцовой челяди (впрочем, кое-кто из постельничих сторожей тоже этим отличился), крепко утвердился на ногах и с явным удовольствием перекрестился на Успенский собор. Затем полной грудью вдохнул ночной воздух и зашагал вверх по лестнице, сопровождаемый личной служанкой и подоспевшей из дворца тройкой стражей.