И так – все. Кроме матери Лопырёва, которая за всё время и слова не проронила, и ещё одной тётки – я решил, что это мать выскочки, судя по тому, как та на неё поглядывала. Хорошо хоть у неё хватило здравомыслия не рассказывать, под стать прочим, какая у неё дочь «добрая, нежная и чувствительная», а то бы я точно не выдержал и расхохотался.
Кто такая Волкова, я тоже не знаю. Но по контексту понял, что, видать, и её допекли тем же образом некоторое время назад. Говорю же, Запевалова – маньячка. Она, кстати, и тут пыталась лгать напропалую, причём с видом несправедливо оскорблённого достоинства:
– Анна Карловна, всё, что наговорила тут Шелестова, – это ложь и клевета! Ни слова правды.
– Вот как? И зачем бы ей было наговаривать на вас и на себя в том числе?
– Да тут же всё ясно как день! Она влюбилась в Расходникова. Все это знают. Она с самого начала бегала за ним. Вот, видимо, и решила выгородить его, оболгав весь класс. Хотя, честно говоря, я от неё такого не ожидала. Всё-таки должна же быть какая-то порядочность!
Не знаю, сколько бы продолжался этот балаган, но бабке моей стало плохо. Директриса сразу всполошилась, собрание быстро свернула и даже машину организовала.
Дома, уже после скорой, после уколов, после того как бабка крепко заснула, я стал думать о том, что произошло. Неужели я такой болван? Ведь всерьёз думал, Таня – подлая, двуличная. А она просто боялась их. Ну это же понятно – как ей, слабой, беззащитной, не бояться этой дикой толпы? Волкова ещё какая-то… Что с ней сделали? Избили? Унизили? А потом наверняка представили всё так, будто это она накосматила и их оболгала. Сегодня выскочка показала, что она отлично умеет жонглировать фактами и виртуозно врать.
А Таня в этом варится с первого класса. И как я мог обвинять её в подлости? А главное, ради кого она кинулась на амбразуру? Кто я ей? Да никто – ноль, а точнее, хам, который относился к ней как к ничтожеству.
Я вспомнил, как смеялся над ней вместе с Анитой. Стебался над её инфантильностью, над тем, как она смотрела на меня, обзывал разными обидными словами. Бывало, что высмеивал её при ней же, и, когда она, смутившись, убегала, нам было весело до хохота.
Стыдно теперь… Смешно вспомнить свои высосанные из пальца теории о том, что стыд – удел мелких, никчёмных, забитых людишек, ханжей или тупых моралофагов. Ещё более противно думать, что я – тот самодовольный ублюдок, который решил: как это забавно – топтать чувства других, глумиться над чужими переживаниями и потешаться над жалкими потугами скрыть свою боль и обиду. Я знал, что Таня ко мне неравнодушна. Она, конечно, не мой формат, но теперь я понимаю, какое это было свинство с моей стороны – так себя вести. Да ещё и нахамил ей в придачу. В общем, этот её поступок после всех моих художеств выглядит нелогичным, странным, необъяснимым и… не люблю я пафоса, но благородным, что ли.
И глаза её в пол-лица, горящие каким-то жутким, неистовым огнём, никак не шли из головы, хоть я и старался думать о ней отстранённо, то есть не как о девушке, а как о человеке.
Мне захотелось ей позвонить. Ну просто так, поддержать. Представляю ведь, каково ей. Да и вину загладить не мешало бы, а то как-то муторно было на душе.
Номера её у меня, естественно, не было, но, зная, как девчонки с ума сходят по всяким соцсетям, вбил её ФИО в поиск. Нашёл в Контакте, где и телефон был указан открытым текстом. Заодно пересмотрел её фотографии. Строго говоря, не красотка она, конечно. До той же Аниты и близко не дотягивала. Плюс эти идиотские фотошопные рамочки с цветочками, зверушками и прочей слащавой фигнёй. Но что-то в ней всё равно цепляло, и эта её наивность не раздражала, как обычно. Хотя некоторые фотки я бы посоветовал ей всё-таки удалить или просто никому не показывать. Но, главное, ни на одной из выложенных фоток она совершенно не походила на себя сегодняшнюю, бледную до синевы, с пылающим взглядом. Будто между этой улыбающейся Таней в розовых финтифлюшках и Таней, которую я видел на собрании, прошла уйма времени, целая вечность.
Номер оказался рабочим – гудки, по крайней мере, шли. Но она не ответила. Сначала подумал с некоторым облегчением (потому что, как с ней разговаривать, я толком не определился): «Ну и ладно. Не судьба так не судьба». Потом пришла мысль: «Может, боится, что однокласснички открыли атаку?» Отправил на всякий случай сообщение: «Таня, привет. Это Дима. Как ты?» Она перезвонила почти сразу. Было слышно, что волнуется и тоже не знает, как завязать разговор. Сказала тихо, но дрожь в голосе я различил:
– Привет. Ты?
Ответил как можно непринуждённее:
– Я. Привет. Почему в первый раз не ответила? Незнакомые номера игнорируешь?
– Нет, я… просто…
И тут она всхлипнула.
– Ты чего? Что у тебя случилось?
Оказалось, действительно, какой-то аноним забомбил её гадостными эсэмэсками. Утешать я не умею, веселить, развлекать – тем более, но хотя бы сказал ей спасибо. А для себя решил, что надо за ней приглядывать, чтобы, не дай Бог, хомячки не устроили ей акт возмездия. Поэтому мы договорились, что за десять минут до начала уроков встретимся возле школы.
Мой самый страшный кошмар сбылся – я стала изгоем в собственном классе. Да и чего можно было ожидать после того, как я всех сдала с потрохами? Предала тех, с кем девять лет училась, с кем, можно сказать, дружила. И, самое главное, повторись та ситуация, я бы поступила точно так же. Но, Господи, как же мне страшно! В запале я не до конца осознавала происходящее, а потом, уже дома, поняла… И тут на меня навалился такой жуткий страх, что сделалось по-настоящему дурно. При этом, словно специально мучая себя ещё больше, я вспоминала и мысленно переживала мгновение за мгновением: как ловко директрисе пудрила мозги Запевалова, как Дима на меня презрительно смотрел, как на него кричали, обвиняли, грозили колонией, как встала я…
В первые минуты после моего выступления, которое и для меня-то было неожиданным, все впали в шок. Даже хладнокровная Запевалова потеряла дар речи. Да и Анна Карловна, видно было, остолбенела. Вот только на Диму я так и не посмотрела. Но это и к лучшему. Если бы поймала его взгляд, скорее всего, вообще не смогла бы говорить – так странно он на меня действует.
Я надеюсь, что помогла ему хоть чуть-чуть, что директриса изменит своё решение и не станет судить его слишком строго, а главное – не погонит из школы. Однако что же теперь будет со мной? Тут же вспомнилось, как мы всем классом травили то одну «жертву», то другую. Ну и конечно, все наши издевательства над Кристиной Волковой предстали так живо и ярко, будто и дня не прошло. Я зажмурилась и на секунду увидела на её месте себя. Непроизвольно крикнула: «Нет!» Меня передёрнуло, но… Ответ-то был очевиден. А ведь Волкова даже и не предавала никого – просто неудачное стечение обстоятельств. Я же сознательно заложила весь класс, я – предательница. В пику моим мыслям всплыли слова Запеваловой, сказанные не раз и не два: «Предательство – самый страшный грех. Предателям – самое страшное наказание». Ой мамочки! Что же теперь будет? Страх накатил с новой силой, я не выдержала, и меня стошнило. Подлетела мама: