Бойцы Сопротивления не берут пленных. Сами находясь в постоянной опасности, они не испытывают угрызений совести, убивая французов, которые сотрудничают с врагом.
При мысли о том, что Стефанию могут убить, у него в груди все сжалось, дышать стало трудно. Он с трудом представлял себе, как сможет жить без нее. Подобная перспектива казалась ему ужасной, и Дитер понимал, что, видимо, в нее влюбился. Он всегда говорил себе, что она просто красивая куртизанка, которую он использует так, как мужчины всегда используют подобных женщин. Теперь он понимал, что жестоко обманывался, и поэтому еще больше хотел оказаться рядом с ней в Реймсе.
В воскресенье во второй половине дня на дороге было мало машин, так что они двигались довольно быстро.
Когда до Реймса оставалось меньше часа пути, прокололась вторая шина. Дитеру хотелось визжать от отчаяния. Это был еще один согнутый гвоздь. «Может, причина в низком качестве покрышек военного времени? — думал Дитер. — Или французы специально разбрасывают на дороге старые гвозди, зная, что из проходящих здесь десяти машин девять относятся к оккупационным силам?»
Второй запаски не было, так что покрышку требовалось починить. Они вышли из машины и пошли пешком. Километра через полтора им встретился фермерский дом, где большая семья сидела вокруг стола с остатками недоеденного воскресного обеда — с сыром, земляникой и несколькими пустыми бутылками из-под вина. Во Франции сейчас только крестьяне ели досыта. Угрозами Дитер заставил фермера запрячь лошадь в телегу и довезти их до ближайшего городка.
На городской площади находилась единственная бензоколонка, возле которой располагалась авторемонтная мастерская с надписью «Закрыто» на окне. Побарабанив в дверь, они пробудили от послеполуденного сна мрачного гаражиста. [48] Механик завел древний грузовик и куда-то уехал вместе с Гансом.
Дитер устроился в гостиной дома, принадлежащего механику, и стал смотреть на трех маленьких детей, одетых в лохмотья. Жена механика, уставшая от жизни женщина с немытыми волосами, хлопотала на кухне, не предложив Дитеру даже стакана холодной воды.
Дитер снова вспомнил о Стефании. В коридоре он видел телефон.
— Можно от вас позвонить? — заглянув на кухню, вежливо спросил он. — Разумеется, я заплачу.
Она посмотрела на него с враждебностью. — Куда?
— В Реймс.
Она кивнула и отметила время, взглянув на каминные часы.
Соединившись с телефонисткой, Дитер дал ей номер дома на рю дю Буа. Ему сразу же ответил низкий, хриплый голос, повторивший этот номер с провинциальным акцентом. Сразу насторожившись, Дитер сказал по-французски:
— Это Пьер Шарантон.
На другом конце провода голос Стефании произнес:
— Мой дорогой!
Дитер понял, что Стефания в качестве предосторожности отвечала по телефону, имитируя голос мадемуазель Лема. Его сразу охватило чувство облегчения.
— Все в порядке? — спросил он.
— Я поймала тебе еще одного вражеского агента, — холодно сказала она.
У него пересохло во рту.
— Боже мой… ты молодец! И как же это случилось?
— Я подобрала его в «Кафе де ла гар» и привела сюда.
Дитер закрыл глаза. Если бы что-то пошло не так — если бы агент ее в чем-то заподозрил, — она была бы уже мертва.
— А потом?
— Твои люди его скрутили.
Она сказала его. Это означало, что речь шла не о Флик. Дитер был разочарован. Тем не менее его стратегия сработала. Это был уже второй агент союзников, который угодил в ловушку.
— Как он выглядит?
— Молодой человек с хромотой и без половины уха.
— Что вы с ним сделали?
— Он здесь на кухне, на полу. Я собиралась позвонить в Сан-Сесиль, чтобы его забрали.
— Не делай этого. Запри его в подвале — я хочу поговорить с ним до Вебера.
— Где ты?
— В какой-то деревне. У нас тут прокололо шину.
— Приезжай поскорее.
— Я буду у тебя через час или два.
— Хорошо.
— Как ты там?
— Прекрасно.
Дитер желал получить серьезный ответ.
— Нет, как ты в самом деле себя чувствуешь?
— Как я себя чувствую? — Она ответила не сразу. — Обычно ты меня об этом не спрашиваешь.
Дитер немного помолчал.
— Обычно я не заставляю тебя участвовать в поимке террористов.
Ее голос смягчился:
— Я чувствую себя прекрасно. Не беспокойся обо мне.
Он вдруг сообразил, что говорит нечто для себя неожиданное:
— Что мы будем делать после войны?
На другом конце линии удивленно замолчали.
— Конечно, война может продлиться десять лет, — сказал Дитер, — но, с другой стороны, она может закончиться и через две недели, и что же тогда мы будем делать?
Она немного овладела собой, но голос как-то необычно дрожал:
— А что бы ты хотел делать?
— Не знаю, — сказал он, но это его не удовлетворило, и спустя мгновение он выпалил: — Я не хочу тебя терять.
— Ой!
Он ждал, не скажет ли она что-либо еще.
Она не сказала ничего, но на другом конце трубке послышались странные звуки, и Дитер понял, что она плачет. Он и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Он взглянул на жену механика, все еще отслеживавшую продолжительность его звонка. С трудом сглотнув, он отвернулся, не желая, чтобы посторонние видели, что он расстроен.
— Скоро я буду у тебя, — сказал он. — Мы еще поговорим.
— Я тебя люблю, — сказала она.
Он взглянул на жену механика — та пристально смотрела на него. «Да черт с ней!» — подумал Дитер.
— Я тоже тебя люблю, — сказал он и повесил трубку.
Большую часть дня Галки затратили на то, чтобы добраться из Парижа в Реймс.
Все контрольные пункты они прошли без всяких инцидентов. Новые документы работали не хуже старых, никто даже не заметил, что фотография на аусвайсе Флик подретуширована карандашом для ресниц.
А вот поезд все больше опаздывал, по часу простаивая неизвестно где. Сидя в жарком вагоне, Флик прямо-таки сгорала от нетерпения, ощущая, как безвозвратно истекают драгоценные минуты. Правда, причина задержек была ясна — половина путей была разрушена бомбардировщиками США и Великобритании. Когда поезд начинал пыхтеть и двигался вперед, они выглядывали из окон и видели, как аварийные бригады отрезают перекрученные рельсы, убирают разбитые вагоны и укладывают новую колею. Единственным утешением служило то, что подобные задержки должны еще больше раздражать Роммеля, пытающегося разместить войска, призванные отразить вторжение.