Люцифер, моргая, топтался на домотканом ковре, покачивая недовольной черной мордой: Ирен потревожила его сон, согнав с обтянутого бархатом рояльного табурета.
Под звуки отбиваемых Ирен аккордов Годфри учтиво поставил бокал хереса на фортепиано, снял с камина канделябр и осветил пюпитр с разложенными нотами мелодичной сюиты Шумана. Впрочем, в тот вечер они были неуместны: руки примадонны двигались в такт ее собственным чувствам и воспоминаниям.
Годфри облокотился на инструмент и окинул супругу восторженным взглядом. Я уселась на диван. Конечно, Годфри еще предстоит познать бурный нрав Ирен, но сможет ли он его укротить? За время нашего общения я не раз становилась свидетелем ее артистической вспыльчивости. Мистер Нортон только-только начинал осознавать, что там, где блистает творческий гений, непременно бушуют нетерпение и расстройство.
Я и не заметила, как Ирен успокоилась; постепенно ее игра стала плавной и нежной. Быть может, на примадонну подействовала невозмутимость супруга. Чуть слышно звучали мелодии ласковой сюиты Шумана. Вскоре стихли и они: сделав паузу, Ирен отхлебнула хереса.
– Правда в том, – нарушил Годфри внезапно воцарившуюся тишину, – что мы – гости в чужом краю, и нас преследуют призраки прошлого. Но у нас есть здоровье, богатство и мудрость. Наше положение небезнадежно! У тебя, дорогая Ирен, остались музыка и нераскрытые тайны, которые ты так любишь. Много ли найдется женщин в Париже, видевших, как из Сены достают мертвеца? Что касается тебя, дорогая Пенелопа…
Я удивилась, услышав свое имя, потому что привыкла наблюдать за Нортонами исключительно со стороны.
– Ты, дорогая Пенелопа, – продолжил он, – фиксируешь в своем блокноте все, что происходит вокруг, и умеешь смотреть на вещи глазами других. И даже я продолжаю заниматься своим делом. Жизнь непредсказуема. В начале недели я перенаправил в Лондон одно дело, связанное с завещанием. Досадно, но я не смог порекомендовать месье ле Виллару никого, кто превосходил бы Шерлока Холмса с Бейкер-стрит…
Ирен вскочила, ударившись локтем о рояль:
– Годфри, быть того не может! Ты действительно направил кого-то к Шерлоку Холмсу?
– Не кого-то, дорогая моя. Франсуа ле Виллар – выдающийся французский сыщик. Я счел, что ему не помешает ознакомиться с методами мистера Холмса. Ты все равно уже не работаешь в Лондоне. Не станешь же ты обижаться, что я лишил тебя потенциального клиента.
– О, Годфри! Как ты мог? Ты неисправим! Почему ты не посоветовался со мной?
Буря стихла, едва начавшись. Подруга засмеялась и вновь опустилась на рояльный табурет, к большому неудовольствию Люцифера: решив, что свято место пусто не бывает, хитрец не преминул воспользоваться временным отсутствием хозяйки и теперь был вынужден спасаться бегством.
– Дело это – сущий пустяк, – продолжил Годфри. – К тому же весьма любопытно, что предпримет Холмс, ведь сам я не вправе надолго отлучаться в Лондон. Видишь, жизнь идет своим чередом, вопреки всем препонам и даже самой судьбе. Готов поставить свою долю от Бриллиантового пояса на то, что ты разгадаешь смысл татуировок и странных смертей их обладателей.
– Но я в двойном затруднении, Годфри! Вы с Нелл только что напомнили мне, что я нахожусь в чужих краях, где даже инициалы говорят на другом языке. Лондон тоже поначалу был мне чужим, но, по крайней мере, там говорили по-английски, хотя некоторые диалекты сбивали с толку. Здесь же мне придется взвалить на себя непосильную ношу.
– Да уж, история пренеприятная, – осмелилась заметить я. – Надеюсь, вскоре нам подвернется другая загадка, и мы будем иметь дело с представителями более высокого общественного класса.
– Мечтаешь о Малом Трианоне вместо морга, Пенелопа? – Ирен одарила меня нежной улыбкой, провела рукой по клавишам и вновь устремила взгляд на мужа: – Ты прав, дорогой. Помнишь, что ты сказал мне, когда я вернулась из Богемии? Я слишком быстро опускаю руки. Можно подумать, речь не обо мне, а о героине оперы. – С этими словами она сыграла громкий аккорд, прогнавший Люцифера из комнаты и завершивший наши вечерние изыскания.
Мое жалкое предположение вскоре оказалось столь пророческим, что на минуту-другую мне даже захотелось купить магический шар, лампу в форме черепа и открыть гадальный салон где-нибудь на рю Тукан.
На следующий день вскоре после обеда пришла записка от Годфри.
– Прежде он никогда не писал мне в столь ранний час, – заметила Ирен с полуулыбкой.
Я отвела взгляд, дабы не смущать подругу: в любовных письмах порой встречаются столь пылкие высказывания, что читатель того и гляди зальется краской.
– Вот как! – Ирен опустила записку на стол. Щеки ее горели отнюдь не стыдливым румянцем – то был огонь ее страсти к расследованиям, который мне уже доводилось видеть прежде. – Послушай-ка, что он пишет! Пожалуй, я не стану зачитывать… м-м-м… приветствие. – В эту минуту она все-таки кротко потупила взор. – Как бы там ни было, Годфри чрезвычайно немногословен. Он требует, чтобы мы срочно приехали…
– Мы?
– …По адресу, о котором я в жизни не слышала!
– Значит, это какое-то неприличное место! – воскликнула я.
– Да. Наверное, ты права, – ухмыльнулась Ирен. – К тому же это объясняет все остальное. По крайней мере, частично.
– Остальное?
– Именно. Мы должны прихватить сменную одежду для Годфри. И для меня.
– Вы что, куда-то собрались? Ирен, ты хочешь сказать…
– И мой маленький револьвер. – Подруга вся светилась от радости. – Помнится, я тоже ничего не объясняла, когда велела тебе приехать в Богемию несколько месяцев назад. Годфри отплатил мне той же монетой. Вот только зачем?
– Он передал записку через кучера. Почему же сам не приехал?
– Возможно, ему нравится сбивать нас с толку. Или что-то держит его в Париже. Конечно же, мы поедем. Прямо сейчас. Как ты думаешь, что следует надеть джентльмену и леди, готовящимся… сменить страну и устроиться на работу?
– Главное, чтобы одежда была опрятной и не слишком броской, Ирен. Тогда она подойдет к любому случаю.
– Какая жалость! В моем гардеробе нет ничего, что соответствовало бы подобному описанию. Значит, придется заглянуть в твой.
Выбор пал на серую клетчатую юбку и желтую блузку, которые вместе с вещами для Годфри и еще кое-какой одеждой были уложены в мой старый потрепанный саквояж.
Андре – наш стоический кучер – закатил глаза, когда Ирен попросила отвезти нас к Годфри, но ничего не сказал.
Вечерело. Стайка чечеток вспорхнула в закатное небо, и нежное дыхание дня облачилось в сумеречный покров.
– Нам в жизни не добраться до Парижа до захода солнца, – сказала я.
– Да, – согласилась Ирен.
Почти всю дорогу она провела в глубоких раздумьях и даже не заметила, когда наша лошадь зацокала копытами о булыжник, оставив позади проселочную дорогу.