«И вы желаете, чтобы я нашел для вас этот документ?» Говоря так, я начал шарить в кармане халата, искал свою черную глиняную трубку, потому что терял интерес к беседе. «Несколько лет я был далеко от цивилизованного общества, мистер Сантини, но мне кажется, что эти бумаги вряд ли так уж ценны…»
«Ценны, да еще как!» – выкрикнул он.
И, должен признаться, Уотсон, я был так поражен его яростным возражением, что уронил трубку, которая закатилась под мой стул.
«От этих бумаг зависит будущее Сан-Педро». Буря, возникнув неожиданно, так же неожиданно и улеглась. К нему вернулись манеры мягкого, обходительного человека, каким он представлялся несколько мгновений назад. Сантини смахнул воображаемую пылинку с безупречных брюк и продолжил уже спокойнее: «Если кто-то из этих людей решит последовать по пути диктатора, Сан-Педро может оказаться под пятой второго Мурильо. Обладая властью и влиянием, они являются угрозой для демократии. Им не место в нашем правительстве и в нашей стране, не только сейчас, но и потом. Надеюсь, мне удалось ясно выразить свою позицию, мистер Холмс?»
«Вполне, мистер Сантини», – ответил я, опасаясь, что выдал свое беспокойство. Я решил, что попытки достать из-под стула трубку будут выглядеть неприлично. «Но ведь у друзей демократии был свой человек в окружении Мурильо. Почему эта особа не подскажет вам, где искать бумаги?»
«К сожалению, сеньора Дурандо начала работать у мистера Хендерсона, как в то время называл себя Мурильо, когда бумаги уже были продиктованы. Она не рискнула выяснять их местонахождение, потому что ее положение гувернантки было не слишком прочно. Пришлось приложить много усилий, чтобы убедить мисс Стоппер из агентства по найму устроить в такую богатую семью гувернантку весьма скромных достоинств».
Конечно, я воздержался от возражений, но про себя решил, что женщина, которую мы знали как мисс Бёрнет, обладала весьма значительными достоинствами, правда в областях далеких от образования. Она не только была агентом в стане врага, но также спланировала два покушения, последнее из которых удалось, и участвовала в них. Думаю, зная то, что нам стало известно сейчас, мы вправе полностью возложить на нее ответственность за смерть Мурильо и Лопеса.
– Я даже уверен, что она была бы польщена, услышав от вас такое, – предположил я.
– Полагаю, лучше всего эту мысль выразил Федр [44] , сказав: Saepe intereunt aliis meditantes necem [45] .
– Кажется, у китайцев есть похожая пословица о рытье двух могил, – продолжил я, не желая отставать.
Холмс рассмеялся:
– Вижу, мы еще многому можем научить друг друга, Уотсон. И это очень хорошо. В общем, Сантини продолжил, желая разъяснить мне ситуацию: «Соратники мисс Бёрнет убедили меня, что бумаги не хранились в Дозорной Башне или где-нибудь поблизости. Они это проверили. Однако существуют границы, за которые нельзя переходить в чужой стране. И, несмотря на все рвение, им не хватало навыков опытного сыщика. Поэтому нам нужны вы, мистер Холмс, чтобы проследить передвижения Мурильо в Англии до того, как его опознали под именем Хендерсона, и выяснить местонахождение бумаг. Остальное я беру на себя. Мне бы также хотелось получить детальный отчет о ваших расходах».
«Вы слишком спешите, сэр, – прервал я его, подняв руку, чтобы остановить готовый хлынуть словесный поток. – Это дело для опытной ищейки, как любит выражаться мой коллега. Но я вряд ли гожусь на роль вашего агента. Меня не занимают дела, не требующие хотя бы отчасти применения логической дедукции».
Казалось, Сантини скорее поражен, чем разгневан отказом: «Но, мистер Холмс, я считал, что вы, как друг демократии…»
«Как друг демократии, сэр, я советую вам искать помощь в другом месте. Здесь, в Лондоне, много полицейских сыщиков и не меньше частных. Насколько мне известно, теперь я уже не единственный детектив-консультант. На самом деле вы не прогадаете, если обратитесь к молодому человеку по имени Фредерик Дарней, который довольно подробно изучал мой метод. Уверен, он лучше подойдет для этой задачи. Кто знает, возможно, он даже представит вам детальный отчет о своих расходах? Теперь прошу меня извинить, но я должен вернуться к разборке папок с делами, которой был занят перед вашим приходом. С сожалением должен отметить, что они пришли в полный беспорядок за время моего отсутствия. Хорошего вам дня, сэр».
Возможно, я поступил опрометчиво, Уотсон, но мы все должны чем-то жертвовать ради нашего искусства, и теперь моя очередь.
– Подумать только, такое многообещающее дело! – простонал я.
– Ба! Рутинная работа детектива. Где то необычное, что единственно и привлекает меня?
– Но разве вы сами не говорили, что некоторые из самых интересных ваших дел возникли из наблюдений за обыденными мелочами?
Должно быть, в моем тоне прорвалось нерациональное раздражение, вызванное высокомерием Холмса, потому что он ответил мне в той спокойной, выдержанной манере, которую приберегают для капризного ребенка:
– Я не нанимался в тайные агенты, чтобы решать политические проблемы чужой страны, Уотсон. Речь идет о международных интригах. И это дело настолько прозрачное, что даже лишенные воображения сыщики Скотленд-Ярда способны в нем разобраться. Я бы предложил вам кофе, Уотсон, но боюсь, кофейник уже остыл. Эта встреча заключала в себе только одну маленькую тайну: мистер Сантини осмелился мне солгать.
– Солгать?
– Я нахожу его историю с мемуарами поверженного тирана лживой в двух пунктах. Я далек от современной политической практики, но мне кажется странным, что обнаружение списка потенциальных предателей в Сан-Педро не привело бы естественным образом к их разоблачению.
Я задумался над вероятностью таких событий.
– Убийц Цезаря погубила речь Марка Антония, – заметил я.
– Смелая метафора, Уотсон! Есть еще одна причина, заставляющая предположить, что история Сантини сфабрикована. Когда он занервничал из-за моего безразличия – с сожалением должен сказать, что такую реакцию я часто вызываю у людей, – то едва не проговорился об истинной природе своей миссии. У меня есть строгое правило: я позволяю тайне присутствовать только в самом начале моих дел. Даже для премьер-министра я не отступлю от него и не вижу причин делать это сейчас.
Я устало пожал плечами и поднялся, чтобы составить посуду на поднос в надежде, что рано или поздно служанка его обнаружит и отнесет на кухню. Холмс посмотрел на меня и, должно быть, уловил сожаление, написанное на моем лице.
– Не отчаивайтесь, старина, – утешил он. – Я очень удивлюсь, если мы вскоре снова не услышим о нашем загадочном мистере Сантини.
– Что заставляет вас так думать, Холмс? – заинтересовался я.