Элинор всегда разговаривает с Минни, как со взрослой, и дочке это нравится. Но сейчас, не удостаивая Элинор ответом, она тянется вперед и снимает с ее юбки крошечную ниточку.
– Мусор, – говорит она пренебрежительно и роняет нитку на пол.
Ха! Три ха-ха!
Сколько раз Элинор снимала у меня с одежды почти несуществующие соринки? Наконец я отомщена! Но Элинор даже бровью не ведет.
– Спасибо, – говорит она Минни с серьезным видом. – Горничная в моем отеле несколько недалекая.
– Недалекая, – с таким же серьезным видом соглашается Минни. – Далеко-далеко… Знаешь, как я тебя люблю?
Я-то в курсе, что это из ее любимой книжки про зайцев, а вот Элинор – нет. У нее вдруг, к моему изумлению, дрожат губы и увлажняются глаза.
– Ну, Минни… – выдыхает она.
Мне невыносимо смотреть на замурованные за неподвижной белой маской душевные порывы. Унизанная кольцами морщинистая рука несколько раз гладит Минни по макушке, будто запрещая себе большее.
Боже, как бы мне хотелось расшевелить Элинор. Нужно было заказать психотропный чай для зажатых пожилых дам в костюмах «Шанель».
– Нам нужно помирить вас с Люком! – говорю я с жаром. – Вы должны влиться в семью. Официально. Я устраиваю вмешательство – у нас дома – и не выпущу ни вас, ни Люка, пока вы не подружитесь заново.
– Сомневаюсь, что в данном случае речь может идти о дружбе, – поднимает на меня удивленный взгляд Элинор. – Мы, как-никак, мать и сын, а не ровесники.
Вот поэтому у нее все не как у людей.
– Почему бы нет? Мы с мамой прекрасно дружим, и вы с Люком вполне на это способны. Когда он увидит, сколько вы сделали для подготовки того дня рождения…
– Нет! – В голосе Элинор звенит сталь. – Я ведь тебе ясно сказала, Ребекка, Люк ни в коем случае не должен знать о моем участии.
– Но вы же настоящее чудо сотворили! – досадую я. – А он все заслуги приписывает Сьюз и Тарки. Это несправедливо!
– Он не должен знать.
– Но…
– Никогда. Я не собираюсь покупать его любовь, – добавляет она едва слышно.
– Элинор, никакая это не покупка. Вы ведь не просто денег дали, вы вложили силы, душу, заботу…
Мы обе умолкаем, пока прибывшая с заказом официантка расставляет на бамбуковой тележке чайники, посуду, ситечки и леденцовый сахар. Я наливаю Элинор заказанную горячую воду с лимоном, и она подносит чашку к губам, но не пьет.
– Элинор, – уговариваю я ласково, – может быть, все-таки признаетесь ему?
– Нет, – категорично отрезает Элинор. – И ты тоже будешь молчать. Ты дала мне слово.
Ох. Из какого гранита ее высекли? Дорогой ценой дастся мне это вмешательство.
– Хорошо. Поищем другой способ.
Я ныряю в сумку за конспектом по урегулированию конфликтов. Распечатала из «Гугла» – море пользы, только я как-то упустила из виду, что речь там идет о конфликтах производственных. Я листаю страницы в поисках чего-нибудь применимого к нам. Пикетирование – нет, не то… профсоюзное представительство – нет, инспекция по производственной безопасности – не пойдет… вот, уже на что-то похоже: стратегии взаимодействия. Поиски взаимовыгодного решения.
Да! Отлично! Хотя, спрашивается, какое еще решение можно искать, кроме взаимовыгодного? Неужели кому-то требуется взаимоневыгодное?
Я пробегаю глазами абзац – чаще всего там попадается фраза «точки соприкосновения».
– Будем искать точки соприкосновения. Что у вас с Люком общего?
«Кроме ослиного упрямства», – добавляю я мысленно.
Элинор смотрит на меня молча. Как будто ей непонятен сам вопрос.
– Благотворительность, – наконец говорит она.
– Так, – я задумчиво морщу нос. – А еще? Какие-нибудь совместные увлечения или развлечения? Наверняка набралось что-то за время его жизни в Нью-Йорке.
Когда я познакомилась с Люком, он Элинор обожал. До трясучки, я бы сказала – но, конечно, не скажу. Нет, я совсем не хочу, чтобы он опять начал ее слепо боготворить, однако что мешает им опереться на какие-то общие радостные моменты?
– Может, вы ездили вместе на отдых? – осеняет меня. – И вам есть что вспомнить?
Воображение тут же подкидывает чудесную картину: Элинор на карибском курорте, выгнувшись назад, проползает под шестом в танце лимбо, а Люк болеет за нее с бокалом коктейля в руке. Лишь неимоверным усилием я удерживаюсь от смеха.
– Мы ездили в Хэмптон, – после некоторого раздумья изрекает Элинор. – У моего давнего знакомого Дирка Греггори там пляжный коттедж. Я привозила туда Люка пару раз.
– Отлично. Значит, ударитесь в воспоминания… может, наметите съездить туда снова…
– В таком случае лучше не затягивать, – говорит Элинор сурово. – Дирк скончался два года назад, и его дочь собирается выставить коттедж на продажу. На редкость нелепая идея, нелепее разве что уродство, в которое она превратила веранду…
– Погодите! – Мысли бурлят так, что голова чуть не лопается. – Постойте. Значит, в Хэмптоне имеется коттедж, с которым связаны ваши с Люком счастливые воспоминания… и его вот-вот выставят на продажу… и это ваш последний шанс туда вернуться? Что же вы молчали?
– Бурый мишка, бурый мишка, что ты видишь? – подает голос Минни, отрываясь от чашки с молоком.
– Я не понимаю, – Элинор едва заметно морщит лоб.
– Мама, что ты видишь? – допытывается Минни. – Что ты ви-и-идишь?
– Красную птичку. – Хорошо, что я все ее книжки знаю наизусть. – Так это же просто великолепно! Скажете Люку, что за этим сюда и приехали. Тогда он не отвертится.
– Красная птичка, красная птичка, что ты видишь?
– Синюю лошадку.
– Нет! – с грохотом ставя кружку, вопит Минни. – Не лошадку! Желтую утку!
– Да-да, желтую утку, – отмахиваюсь я. – Элинор, это как раз то, что нам нужно. Выудите все свои счастливые совместные воспоминания и предъявите Люку. Восстановите утраченную связь.
Элинор смотрит с сомнением, и я вздыхаю. Эх, ей бы образ подкорректировать (нет, наоборот, подальше от безупречного маникюра и сумочки в тон туфлям).
– Может быть, оденетесь сегодня не так строго? – предлагаю я. – И волосы слегка растреплете? И тон немного смените?
То есть сделаете полную пересадку личности.
– Сменить тон? – Элинор несколько уязвлена.
– Повторяйте за мной. «Люк, родной мой, я хотела бы побыть с тобой вдвоем… – Я осекаюсь при виде застывшего лица Элинор. Да, «родной мой» у нее язык не повернется произнести. – Ладно, давайте по-другому. «Люк, счастье мое…» – Лицо каменеет еще сильнее. – «Люк, милый… Люк, дорогой…» – Я иссякаю. – Хорошо, как бы вы сами начали?