Почему же никто не двигается? Все точно примёрзли к студёному полу, стоят, молчат, переглядываются. Ни один из предыдущих порогов этой пещеры они не переступали с такой нерешительностью.
– Неспокойно мне, – чистосердечно сознался Люсьен. – Стрёмно. В озеро с драконами и то проще было залезть.
Мялся и Вилли, материалист-пофигист, хотя вслух своих сомнений не высказывал. Ульяна постаралась сформулировать причину «стрёмности» за них двоих и за себя тоже:
– Это всё карта… – Она повторила строки, которые поначалу не задели её внимания, но теперь, когда загадка замка была успешно разгадана, насторожили и даже вызвали боязнь: – «Переместиться в пространстве и во времени» – так написано на той странице…
– В пространстве мы перемещаемся постоянно. Сделай шаг – вот и перемещение. Что до путешествий во времени, то я уже излагал позицию образованных людей по этому поводу… – Вилли по привычке заспорил, но тон его дал заметную слабину и звучал не так непререкаемо, как раньше.
Факел за их спинами трепетал всё сильнее, будто огонь из последних сил цеплялся за остатки горючего вещества, которым была пропитана намотанная на палку ветошь. Свет в комнате тускнел, чернота уже сгустилась до такой степени, что не видно было ни углов, ни блоков в потолке. Кто-то должен был взять на себя ответственность, первым ступить в следующий отсек таинственного подземелья. И это сделал Люсьен. Он плечом слегка приотворил заскрипевшую дверь и сразу отдёрнулся назад, ожидая, что оттуда на него выскочит какая-нибудь кикимора. Никто не выскочил. Тогда Люсьен, осмелев, открыл дверь пошире, и его взору предстал ещё один коридор, конец которого терялся вдалеке.
– Это и есть катакомбы? – протянул он с некоторым разочарованием и вышел из комнаты.
Ульяна хотела взять с собой угасающий факел, но увидела, что этого не требуется, поскольку два точно таких же пылали по обеим стенам коридора прямо за дверью, и были они гораздо длиннее того, что догорал сейчас в комнате.
– Хотите верьте, хотите нет, – произнёс Вилли еле слышно, – но пока мы тут играли в угадайку, кто-то принёс эти факелы и оставил… Они совсем свежие, их зажгли минут пять назад.
Если он рассчитывал, что его слова заставят всех задрожать, то он ошибся, ибо страх небезграничен и заполняет человека до определённого объёма – как жидкость пустой сосуд. Когда объём заполнен, испугаться сильнее уже невозможно. Скажем больше: рано или поздно наступает момент, когда страх пойдёт на убыль, даже если напряжение продолжает нагнетаться. Нечто подобное происходило сейчас с нашими героями. Люсьен, отворив дверь и не обнаружив ничего опасного, почувствовал новый прилив мужества.
– Идём! Это всего лишь коридор, мы таких уже миллион видели.
– Таких мы не видели, – поправил его Вилли. – Не понимаешь? В пещере были галереи естественного происхождения: они образовались из-за разломов скальной породы или их пробила вода. А здесь – видишь? – пол и стены отёсаны вручную. Начиная с той комнаты, откуда мы сейчас вышли, пещера изменилась.
– Кто же проложил этот коридор? – удивилась Ульяна. – И кто построил отодвигающуюся стену, придумал поставить дверь с кодовым замком? Неужели спелеологи?
– Делать им больше нечего… Я думаю, это дело рук совсем других людей.
– Кто они?
– Узнаем! – Люсьен по очереди вытащил из железных трубок оба факела, передал один Вилли. – Держи, Пифагор!
Коридор был достаточно широким, чтобы идти по нему втроём, локоть к локтю. Ответвлений он не имел, путешественники шли прямо, не рискуя заблудиться. Факелы давали яркий свет, а пол был почти ровным, поэтому шли ходко, и вскоре Ульяна, оглянувшись, уже не смогла различить дверь, через которую они сюда попали.
– Смотрите-ка, что-то написано! – Люсьен осветил своим факелом стену. – Не по-нашему.
– «Остановись! Здесь царство мёртвых!» – разобрала Ульяна корявую латиницу. – Это по-французски.
– Ты знаешь французский? – проговорил Люсьен почтительно.
– В школе учу. У нас лингвистический уклон, два языка.
– А у нас только английский, да и тот я ненавижу…
Три слова были написаны аршинными буквами, от каждой из которых длинными гусеницами тянулись вниз бурые потёки. Ульяна благоговейно прикоснулась к стене.
– Это не краска, это кровь…
– Без структурного анализа не установишь, – возразил Вилли. – Трудно даже сказать, когда эта надпись сделана: вчера или в позапозапрошлом веке.
– Я никогда не слышала, чтобы французов ссылали на Урал.
– Их и не ссылали. Кто-то решил приколоться, вот и всё. Мало ли чего у нас на стенках пишут.
– По-французски?
– Да хоть по-саамски!
Надпись перестала интересовать Люсьена, и он пошёл дальше. Однако уже через несколько метров пришлось опять остановиться.
– Это тоже на французском? – Он осветил витиеватую, с затейливыми завитушками строчку, которая шла по стене наискосок.
– Да… – Ульяна, обожавшая язык Мольера и Бальзака, перевела её без затруднений: – «Я погибаю ради справедливости и равноправия!» Не похоже на баловство…
– А вон ещё написано! – Люсьен поднёс факел к противоположной стене. – И ещё! Да тут этих закорюк – до фига и больше…
Действительно, и правая и левая стены были испещрены надписями, и среди них нашлась лишь одна, сделанная не на французском языке.
– «В чужой стране за чужую свободу», – перевёл с английского Вилли.
Остальные читала Ульяна, следуя за Люсьеном:
– «Короля – на плаху!»… «Долой негодяя Робеспьера!»… «Пусть вместо нас гниют дворяне!»… О, а вот целое послание: «Того, кто когда-либо прочтёт мои последние слова, прошу заверить мою бесценную супругу Анну-Марию, проживающую на улице Лаваль, дом номер восемь, в том, что я любил её больше жизни. Прошу также сообщить моим сыновьям Пьеру и Огюсту, что их отец никогда не имел отношений с заговорщиками и пострадал безвинно – по доносу треклятого бакалейщика Рене Лепика с бульвара Тампль, завидовавшего моим доходам. И ещё передайте моё проклятие палачу, который плохо сделал своё дело – из-за него я не умер на виселице и заживо погребён в этом склепе…»
– Ребя, – захлопал ресницами Люсьен, – я не догоняю краями: мы чё, во Франции?
– Мы на Урале! – топнул ногой Вилли. – На Урале! Я не верю в телепортацию.
– Тогда откуда вся эта писанина? Это ж сколько французов по здешним подземельям шарилось…
– Причём французов, повёрнутых на истории. – Ульяна подошла к следующей надписи. – «Подлецу Людовику – собачья смерть!»… Тут что, герои Дюма ошивались? Ни одного слова о чём-нибудь современном, и даже буквы как-то вычурно написаны – будто их сам Вольтер выводил.
Люсьен встал с факелом посреди коридора на манер статуи Свободы.
– Я не в курсе, кто такой Вольтер, но чтоб мне на чепуховом фризе засыпаться, если мы всё ещё на Урале и всё ещё в нашем времени!