Главный заторможенно положил трубку на податливую клавишу аппарата. Люся суетилась, вытирая растёкшийся лак ватными тампонами, слёзы продолжали капать из её глаз.
– Кадашников звонил, – возвестил главный, как шаман, вышедший из астрала. – У него такая же хрень.
Кадашников был гендиректором ЗАО «Питерская тусовка», проще говоря – хозяином.
– Звонят? – Люся отзывчиво шмыгнула носом.
– И звонят, и пишут. – Главный задрал голову, изучил причудливый орнамент потолочных плиток, затем снова взял телефонную трубку, набрал цифру «0» и уже коснулся цифры «2», но передумал и сказал, не глядя на Люсю: – Найди-ка мне этого… Недотрогу. Живо!
– Его сегодня все ищут, Анатолий Георгиевич.
– Где же он?
– Не знаю. Как корова слизала…
Афанасий Недотрога, он же моббер Санчес, коровой не слизывался. В то время, как редакция «Питерской тусовки» билась в истерике, он мирно спал дома, и его не разбудил бы даже выстрел из гаубицы. Накануне вечером двое доброхотов, представившихся поклонниками его газетного творчества (как узнали?), предложили вместе посидеть в кабаке на Невском. Обещали слить информацию для беспроигрышного материала. До информации дело так и не дошло, потому что к полуночи Санчес незаметно для себя накачался до невменяемого состояния. Доброхоты с почётом оттранспортировали своего кумира домой, благо улица, дом и квартира значились в его записной книжке, уложили на кровать и потихоньку удалились. Так он и храпел, разметавшись на одеяле, а на животе его мерно, в такт дыханию, вздымалась и ниспадала приколотая булавкой к майке бумажка с безапелляционным утверждением: «Я расскажу вам всю правду о флэшмобе!»
…В штаб-квартире на Белградской Джим костерил Хрофта:
– Что за мальчишеские проказы! Это недостойно мобберов!
– Да отвянь ты, – лениво отбивался Хрофт, – сцен я не выдумывал, мобберов не напрягал. Обзвонил своих дружинников, вместе и организовали. Репутация моба осталась незапятнанной.
– Репутация моба пострадала! Теперь подумают, что мы хулиганьё. Ведь это же чистой воды озорство! Притом злостное!
– Как, по-твоему, надо было поступить?
– Мы выглядели бы умнее, если бы проигнорировали эту грязную писанину.
– Не, это не в моих правилах. Зуб за зуб! Кто с мечом к нам придёт, тот в орало и получит.
– Хватит вам пререкаться, – осадила спорщиков Рита, сидевшая с большим листом бумаги в руках. – Послушайте лучше, на что я наткнулась.
– Ещё один сенсационный репортаж из логова мобберов?
– Отвлекитесь вы от своего моба! Я кое-что нашла в вещах Калитвинцева…
– Ты была у него в квартире? – Вышата округлил васильковые глаза.
– Успокойся, милый. – «Милый» вырвалось само, и, чтобы никто не заметил, Рита перешла на скороговорку: – Часть его вещей лежит в полиции. Родни-то у него нет, забрать некому. Отец показывал их мне в тот же день, когда случилось ДТП на Кронверкском. Я тогда зацепилась за книжку, остальное меня не интересовало. Потом подумала: надо изучить повнимательнее… Там была газета, на ней осталась кровь Калитвинцева. Вот, видите? Даже на отсканированной копии заметно. Я сперва решила, что это какая-нибудь современная брехаловка, в которую он заворачивал селёдку. Ан нет! – Рита развернула бумагу. – «Русское слово», номер от двадцать третьего марта тысяча девятьсот семнадцатого года. Странно, да?
– Что тут странного? – вступил в разговор молчаливый Асмуд. – Он же искусствовед, архивист. Старьё – его профиль.
– А вдруг эта газета связана с тайной княгини Волконской?
– Княгиня Волконская умерла в тысяча восемьсот шестьдесят втором году, – продемонстрировал эрудицию Джим и застенчиво улыбнулся: – Я два дня подряд лазил в Инете, зондировал тему.
– Я знаю, когда умерла Волконская, – отбрила его Рита. – Вы всё ещё не верите в мою версию насчёт Пушкина? Между тем эта газета свидетельствует, что Калитвинцев тоже о чём-то таком думал.
– Неужто? – Хрофт, как киноафишу, разглядывал старый газетный лист. – Здесь про Временное правительство, обстановку в Питере…
– Вот! – Рита перегнула лист пополам. – «Сегодня в кабинете директора Пушкинского музея, помещающегося в здании Александровского лицея, обнаружена кража ценных вещей, сохранившихся со времён Пушкина. Среди похищенных вещей находился золотой перстень, на камне которого была сокращённая надпись на древнееврейском языке».
– Что-то я совсем ничего не просекаю. Сначала был перстень Веневитинова, теперь перстень Пушкина…
– Совпало? Мне думается, нет. Калитвинцев проводил параллели между Веневитиновым и Пушкиным, хотел доказать… Что доказать? Дорого бы я дала, чтобы вернуть ему память!
Майор Семёнов в больничном халате сидел у постели искусствоведа Калитвинцева. На белой простыне змеилась трубка капельницы. Выше плеч искусствовед был забинтован, точно мумия; виднелись лишь глаза и губы.
– Вы так-таки ничего и не помните, Андрей Никитич? Ночь, вы едете с работы домой на Кронверкский, поворачиваете во двор… кхм! Не помните?
Калитвинцев шелохнул укутанной бинтами и похожей на кокон головой, шепнул чуть слышно:
– Нет.
– Ну а чем вы занимались в дни перед аварией? Вы ведь проводили научное, скажем так, расследование. Поэт Веневитинов, княгиня Волконская, сокровища…
Калитвинцев натянул одеяло до горла и ещё раз прошептал:
– Нет.
– Как же нет? – не утерпела Рита. – Андрей Никитич, не отпирайтесь! Мы нашли Гессе, нашли «Женщину в песках», разгадали шараду на закладке, открыли сайт, потом прочли вторую часть текста, которая была в вашем компьютере. Но есть и третья, так? Или вы не успели её написать? Скажите, Андрей Никитич!
Калитвинцев посмотрел на неё с выражением, похожим одновременно и на изумление, и на восхищение.
– Вы… всё… знаете?
– Положим, не всё. Иначе у меня не было бы причин вам докучать.
– Ф-флэш… – просипел он.
– Что? Флэш?
Калитвинцев моргнул в знак согласия, его синюшные, шелушившиеся, как береста, губы надломились, силясь выговорить ещё что-то.
– Флэшмоб? – подсказала Рита.
– Нет… Ф-флэш… ка…
– Флэшка?
– Да.
Рита в возбуждении взнуздала длинными ручками своей сумочки спинку стула, на котором сидела верхом, как наездница на лошади.
– Третья часть текста сохранена на флэшке?
– Да.
– И где она? У вас дома?
– Н-нет… Не знаю…
Обозримые зоны лица Андрея Никитича приняли ртутный окрас, Рита испугалась, что он сейчас потеряет сознание.