– Ты не понимаешь – это же наши граждане!
– Да все я понимаю, кроме твоего мягкотелого слюнтяйства, товарищ комиссар, – наконец разозлился разведчик.
– Ты это, язык-то попридержи! – с угрозой в голосе сказал замполит.
– А то что? Ты здесь человек недавний, а я двадцать лет тому назад тут в составе ЧОНа [154] этих бандитов гонял, так что не морочь мне голову, лекции-бебекции я и сам читать могу, да и грамотный я, потому не дуди мне тут про это. Ты еще песню спой, что они хоть и оступившиеся, но сограждане, а их преступления – всего-навсего заблуждения, и вообще они социально близкие, их надо понять и простить. Так наш политбоец вещал. Пока жив был, – с намеком заявил нехорошо прищуривший глаза разведчик.
Пышноусый жестом остановил раскипятившегося комиссара, глянул охлаждающе на Киргетова.
– Как политбоец умер? – неожиданно спросил один из комвзводов.
– От заражения крови, – буднично сказал разведчик.
– А… – разочарованно прозвучало в ответ.
– Именно что – «а…» Он заплутал и в такую «социально близкую» деревеньку заехал. А вышел оттуда, от социально близких – без коня, без носа, без глаз, без ушей, без мужских причандалов и без сапог, гол как сокол. А попутно тамошние «шутники» у него кожу до колен сняли чулком да со спины ремней нарезали. Те, кто его в больничку отвозили, – три дня потом жрать не могли.
– Так переубедили небось? – кривовато усмехнулся пышноусый.
– Наверное. Он после этих «развлечений» не в себе был. Да и язык ему попытались отчекрыжить, но мастерства не хватило. Языки в соседнем уезде резать умели, – вернул ему усмешку разведчик.
– Вы не преувеличиваете? – усомнился несколько обалдело комиссар.
– Он преуменьшает, – отрезал жестко командир партизанского отряда.
– Вы, городские, вечно со всякими побрехушками носитесь. «Гуманизм» там, «Все люди – братья» – и тому подобное. А потом лицом синеете, как только с обычной жизнью сталкиваетесь. Потому, комиссар, для отряда – и тебя тоже – лучше будет, если ты в разумение возьмешь, что не все люди – братья, и гуманизма сейчас тут не будет. Будет резня. Как двадцать лет назад. И как тогда – первыми страдать будут бабы и дети. Потому что у мужиков – винтовки, ножи, на край – кулаки, их обидеть трудно, а баб – проще. И желающих мучить баб и детей оказывается внезапно много. Чем быстрее это поймешь – тем всем лучше будет.
– Товарищ командир! Как должностное лицо я требую, чтобы политику партии не смели обсуждать в таком ключе! – очень нехорошим тоном заявил комиссар.
– Увянь, он не обсуждает политику партии, – хмуро пробурчал командир отряда.
– А я, как член ВКП(б), считаю, что такие разговоры – антипартийны, – уперся комиссар.
– А я, как член той же партии, да еще и с большим стажем, приказываю тебе пойти и информировать бойцов, что в деревне произошло, сделав соответствующие акценты. А вечером разберемся, – безапелляционно отрезал пышноусый, и замполит, некоторое время померившись с ним взглядами, неумело козырнул и отправился выполнять порученное, словно шест проглотил.
Все непроизвольно перевели дух. От сказанного Киргетовым дохнуло ледяным, смердящим падалью и загнившей кровью ветерком. Особенно это было заметно по тем, у кого по возрасту такого знания не было.
– Кирхетов, охота тебе с хородским интеллихентом собачиться? – устало спросил пышноусый.
– Извиняйте, сорвался. Просто беда в том, что, на мой взгляд, нам сочувствие беречь надо. Чую я, что сейчас немцы из-за оплошности по своим лакеям гвозданули. Дело случая, что эти мрази под раздачу первыми попали. Но точно так же немцы и нашим людям мстить будут. Вы ж сами знаете, они уже себя показали, зверье это европейское. Потому я свою жалость пожалею задарма тратить на кого попало. В селе-то – как Мамай прошел. Так что – будет нам кого жалеть еще, ой будет.
– Типун тебе на язык, – зло сказал в ответ командир отряда и сердито сплюнул.
Киргетов пожал плечами. Взгляд у него был какой-то пустой, и Лехе показалось, что несгибаемый разведчик, оказавшийся с таким богатым прошлым, чуть ли даже не напуган. Ну как минимум – сильно встревожен.
– Ладно. Факир был пьян, и фокус не удался, – задумчиво произнес такую странно знакомую фразу пышноусый.
– Можем переключиться на другие цели, – предложил азартно один из комвзводов.
– Цели разведаны?
– Н-нет…
– Так… товарищ лейтенант, что скажете как военспец?
– Считаю, что не стоит соваться не пойми куда, тем более почти всем отрядом.
– И? – вопросительно поднял бровь начальник.
– Отработан успешно общий выход отряда и марш. Надо вернуться и разобраться с ошибками. Долго возились артиллеристы, к примеру. Первый взвод строй не держал, шли кучками, во втором взводе курили и болтали на ходу… в общем, есть замечания.
– Мой взвод отлично шел! – возмутился один из комвзводов.
Леха не был уверен, который именно, вроде бы второй комвзвод.
– Разговорчики в строю! – обрезал его лейтенант.
– Холостой выход, получается. «Порожний рейс – убыток стране», – подначивающим тоном заявил пышноусый.
– Не холостой, а тренировочный, – поправил сказавшего нелепицу лейтенант. По его виду было ясно, что он твердо уверен в своей правоте и никому не даст ее поколебать.
Командир генеральским жестом расправил свои и так внушающие уважение усищи и величаво махнул рукой в сторону лагеря.
Не солоно хлебавши партизаны сделали «Кругом – марш!» и двинулись обратно. Некоторые определенно были огорчены, но Лехе показалось, что были и те, кто, наоборот, воспрянул духом, двинувшись на базу…
Вернулись уже к вечеру, отмахиваясь от нетерпеливых вопросов тех, кто оставался в лагере, и тут же принялись за уже приготовленный ужин. Черпая подаренной ложкой пшенную кашу, Леха с удивлением отметил, что эта пшенка уже стала надоедать. Сам себе удивился, потому как отлично помнил недавнюю голодуху, а тут горячая, сытная пища – и вдруг такое странное ощущение.
От самосозерцания отвлек мужик из артиллерийского расчета, вежливо присевший рядом на корточки и сказавший:
– Слышь, друг, на пару слов, а?
– А в чем, собственно, дело?
– Да неладное что-то с командующим нашей артиллерией, а ты ему вроде как дружбан… Понимаешь, ужинать не стал, да и вообще…
– Может, живот болит?
– Нет, тут другое: как услышал, что немцы село уработали, так с лица сбледнул и сам не свой стал. Тут что-то не так. Ты ж старшина, поглавнее его будешь, да и в селе вы вместе были, вот я и подумал – сходил бы ты, побалакал с корешем своим. А то он в лес ушел, сидит один, ребята за ним присматривают, но ты ему не чужой вроде…