– Это каким еще?! – не выдержала жена.
– Рыночные цены, Верусик, просто рыночные цены. Конечно, мы их назовем как-нибудь иначе, гибкими или управляемыми, но это слова, суть изменится не сильно. И вот тут начнется такое, о чем и говорить страшно… У нас же министерства – монополии! Они мгновенно найдут кучу причин продавать дорого или очень дорого. Конечно, в какой-то степени процесс можно контролировать сверху, государство все же владелец, и в теории имеет все необходимые возможности. Практически же такое реально только в относительно простых валовых отраслях типа энергетики или транспорта. В целом без конкуренции со стороны отечественных и зарубежных предпринимателей ничего хорошего не выйдет. А это автоматически означает создание нескольких десятков СЭЗ, постепенное снятие валютных ограничений, а в конечном итоге – денационализацию как минимум легкой промышленности.
– Да что ты?! – поразилась жена. – Продать фабрики, газеты и пароходы обратно эксплуататорам?! И это говорит без пяти минут руководитель Советского Союза? – Она демонстративно всплеснула руками. – Что ж в мире-то делается?! [235]
– Как иначе удержать контроль над страной? – решительно, насколько это возможно сделать в кресле за накрытым столом, рубанул воздух ладонью Шелепин. – Пока еще не поздно, но вера в коммунизм иссякает на глазах, а без веры… Семичастный устраивал, как их, соцопросы анонимные, так ведь кошмар творится прямо за дверями парткомов. Чуть не половина рабочих открыто призналась, что не считает воровство на своем заводе зазорным! А сколько людей постеснялись об этом сказать? Вдобавок значительное число неворующих отметили, что им просто нечего красть.
– Ни фига себе! – аж подпрыгнула от удивления Вера Борисовна. – Но все равно, чем ты будешь лучше Горбачева из истории Петра? Хочешь, как он, – на старости лет чемоданы рекламировать?
– Все лучше, чем в домино в московском дворе со стариками шпилить, кефир на пенсию в гастрономе покупать да былые дни вспоминать, – огрызнулся Александр Николаевич. – Если серьезно, то у нас реализуется далеко не худший сценарий. Лет пять ситуацию под контролем мы удержим гарантированно, так что времени достаточно, но использовать его придется с толком. А если еще инфляцию и преступность в рамках удержим, так совсем хорошо. Тут я сильно надеюсь на личные банковские карты, с ними любое взяточничество как на ладони. К началу переходного периода мы еще и крупные купюры внезапно изымем из оборота, и Уголовный кодекс под новые условия подредактируем. Сколько там берут штрафа за жевательную резинку в Сингапуре будущего? Тысячу долларов? [236] Вот и у нас сделаем рублей эдак сто… Обещаю тебе, разгула преступности не допустим!
– С такой простой и действенной программой зачем вообще народное добро продавать? – скептически поморщилась Вера Борисовна. – И вообще, давай осторожнее, контрреволюцию никто не поймет! Это ж капитуляция, с какой стороны ни посмотри!
– Так уж и никто? – как-то неестественно то ли рассмеялся, то ли закашлялся Александр Николаевич. – Старый кооператор Косыгин в курсе, Брежнев, кажется, в душе одобряет, но готов ножку, если что, подставить. А молодежь… Идеалистов осталось очень мало! Вспомни будущее Петра, коммунисты и комсомольцы за пятилетку не только идеологически перековались, они аж в Бога уверовали! Пошли по церквям, венчались, крестили детей, стали бизнесменами, финансистами и тому подобное. Может, у кого-то и екнуло, но не смогли поступиться принципами единицы, о которых господин Воронов ни фига не знает. Так что… И вообще, сколько сейчас коммунистов-эксплуататоров партвзносы платят? На тысячи ведь счет уже пошел!
– Саш, ты стал жутко циничен… Я боюсь за тебя!
– Хуже! Многим хуже! – Шелепин шутливо оскалился в широкой улыбке. – Я еще и до задницы предусмотрительный! Так как понимаю, провести такие офигенные преобразования и нигде не споткнуться – невозможно. Нам придется много, ох как много менять и в политике, и в идеологии. Так что, Верусик, прости уж меня за Микояна и все эти игры. Скоро верные люди в ЦК, регионкомах и даже горкомах нам позарез будут нужны. А пролетариат и крестьянство… Они еще не такое переживут.
– А не боишься, что большевики опять все отнимут? – Вера Борисовна подначила мужа словами из анекдота про Брежнева.
– Боюсь! – честно сознался Шелепин. – Но чемоданы рекламировать ни фига не хочу. И в домино играть со стариками. Так что в задницу Горбачевых и Ельциных! – На секунду его взгляд обрел трезвость. – Вот погоди, красный папа Микоян отслужит свое, враз на его место Брежнева подвинем, вооружим самой современной постиндустриальной доктриной, а я пост первого секретаря ЦК заберу под себя и полновластным президентом [237] стану, а ты президентшей. Устроим к семьдесят пятому году новый пор-р-рядок!
– Ну все! – не выдержала жена. – Пойдем-ка лучше спать от греха подальше! Не дай бог, услышит кто…
– Подчиняюсь превосходящей силе! – послушно поднялся из-за стола Александр Николаевич.
Покачнулся, но, поддержанный супругой, все же сумел удержаться на ногах. Через несколько минут, раздетый и уложенный в кровать, Председатель Президиума Верховного Совета СССР спал…
…Окружающий типично среднерусский ландшафт плавно покачивался в такт неторопливой поступи желтой клячи, между ушами которой блестела никелированная эмблема «ЗИЛ». Сам Шелепин сидел в старинном рыцарском седле, но вместо доспехов на нем был надет новый итальянский костюм от Эмилио Пуччи из темно-серой, можно сказать, черной шерсти в мелкую, едва различимую красную полоску. Широкие полосы белоснежных манжетов сорочки странным образом гармонировали с грязными кирзовыми сапогами. Одна рука была, как и полагается, занята поводьями, во второй он сжимал длинный бич с удобной пистолетной рукояткой. Голову Председателя Президиума Верховного Совета венчала шапка Мономаха.
Слева от него тройка лошадей все той же странной масти понуро тянула воз, на котором возвышалась небрежно сколоченная из березового горбыля копия Мавзолея. На трибуне, по сути, на месте кучера, хитро щурился товарищ Сталин. В правой руке он держал ледоруб, в левой зажал огромную дамскую сумку от Louis Vuitton, причем выбитые в коже перекрещенные буквы L и V через одну были заменены на привычные серп и молот. Справа господин Ельцин, пьяный и веселый, дирижировал оркестром бундесвера. Вместо дирижерских палочек в его руках были зажаты батон сервелата и здоровенный православный крест кроваво-красного цвета.