– Считаю, что нет. Достаточно вспомнить, что единственный храм Луцкого замка – православный собор, а сам Витовт – католик, значит, будет разговор и об этом. Но у меня создалось впечатление, что главной целью собрания будет получение Витовтом королевской короны.
Это было именно то, что хотел услыхать Блюменрит, однако он, даже не подав вида, спросил совсем о другом:
– Как вы считаете, герр Мозель… – радник специально сделал многозначительную паузу. – А не касается ли всё это князей руських?
– Ничего сказать не могу, – покачал головой Мозель. – Знаю только, что своего внука, князя московского, Витовт уже пригласил в гости…
– Вот теперь ясно… – облегчённо вздохнул Блюменрит и уважительно посмотрел на купца…
* * *
В старинном местечке Двур-Кралове царили тишина и покой. Тут от давних оборонных сооружений осталась только одна круглая вежа, а вот костёл Иоанна Крестителя, построенный ещё в тринадцатом столетии, так и стоял целёхоньким недалеко от старой ратуши, на фронтоне которой было выписано лепниной: «Сей дом презирает лень и уважает мир».
Минхель и Гашке, которые только что прибыли сюда на автомобиле, оставив «Татру» возле костёла, дважды обошли местечко, прежде чем отыскали в общем-то респектабельный дом, который, правда, совсем не походил на богемский замок. Претенциозная вилла, построенная в чисто чешском стиле, пряталась за деревьями сада, и к парадным дверям от уличной калитки вела лишь узенькая, выложенная красным кирпичом дорожка. Заметив справа на бетонированном столбике белую кнопку электрического звонка, Вернер нажал её, и они стали всматриваться в глубь сада. Ждать пришлось порядочно, но в конце концов двери где-то там, за деревьями, хлопнули, и на дорожку вышла довольно модно одетая, но уже весьма пожилая женщина – судя по всему, хозяйка виллы.
Она неспешно подошла к калитке и, даже не собираясь открывать, спросила холодно-вежливым тоном:
– Вы кто?
– Мы сотрудники «Хаус-музеума». Я приват-доцент Минхель, а это, – Вернер показал на спутника, – Теодор Гашке, между прочим, уже почти доктор исторических наук…
На этот раз оба были в цивильном, и Вернерово враньё выглядело правдоподобно. По крайней мере, хозяйка слегка изменила тон, однако, не слишком приветливо уточнила:
– Так вы немцы?..
– Мы оба из Судет, – поспешил заверить её Вернер и осторожно добавил: – Вот только, сразу после Великой войны выехали…
А вот это, по крайней мере в отношении Минхеля, было правдой. Он на самом деле родился в Судетах, но его родители в восемнадцатом году перебрались в Германию. Казалось, упоминание о Судетах почти примирило хозяйку с появлением немцев в её доме. Немного подумав, она более дружелюбно сказала:
– Ну что ж… Говорите, какой интерес у вас ко мне?
– Заверяю вас, чисто исторический, пани Краличек, – поспешил успокоить её Гашке.
– О, так вы знаете моё имя… – женщина наконец-то усмехнулась и, открывая калитку, пригласила: – Тогда идите за мной…
Хозяйка провела гостей в дом, а когда усадила их на широкий кожаный диван, то первым её вопросом к Вернеру был:
– А где вы жили в Судетах?
– В Думесдорфе, пани Краличек, – Минхелю ничего не надо было выдумывать и, чтобы вызвать хоть какую-нибудь приязнь, он заметил: – Такое небольшое селение. Там в соседнем доме жил мой друг Иржи. Имею сильное желание, как только немного освобожусь, обязательно съездить туда и заглянуть к нему…
– Даже так?.. – брови пани Карличек благосклонно приподнялись. – А скажите, господа, чем вы занимаетесь сейчас?
– Мы исследуем одну историческую проблему, связанную с вашим городом, – пояснил Вернер.
– О, тогда, господа, вам надо посетить наш костёл, – оживилась пани Краличек. – Там хранится много рыцарского оружия, а главное, наверху есть комнатка, где были найдены старинные чешские рукописи…
– Ну, всё это уже хорошо изучено, – вежливо остановил её Гашке. – А вот к вам, пани Краличек, у нас интерес особый, можно сказать, личный.
– Мне кажется, господа, вы несколько запоздали, – и, явно кокетничая, женщина сделала вид, что поправляет поседевшие волосы…
– Ну что вы, что вы! – мгновенно уловил тон хозяйки Вернер. – Вы так хорошо выглядите.
– Спасибо, – женщина сокрушённо вздохнула и, помолчав, наконец перешла к делу: – Господа, я вас внимательно слушаю…
– Видите ли, пани Краличек, – издалека начал Гашке. – Мы занимаемся движением гуситов и во время исследований столкнулись с именем «Вацлав из Кралева». Позже мы изучили его родословную, и оказалось, что именно вы, пани Краличек, прямой наследник этого славного рыцаря.
В облике хозяйки мгновенно возникло нечто новое, и она почти по-королевски кивнула:
– Это действительно так…
Поняв, что теперь говорить будет намного легче, Гашке продолжил:
– Пожалуйста, расскажите нам про пана Вацлава. Вероятно, в семье сохранились устные воспоминания, каких не найдёшь в документах…
– Конечно, я много знаю о своём предке. Он вместе с Яном Жижкою воевал против крестоносцев и отличился в знаменитой Грюнвальдской битве, – гордо сообщив это, пани Краличкова по очереди посмотрела на каждого из гостей и подняла палец вверх. – Подождите-ка…
Она легко, словно девушка, выбежала из комнаты и через минуту вернулась, держа в руке покрытый пылью акварельный рисунок.
– Вот смотрите: это и есть пан Вацлав, а рисунок ещё в молодости нарисовал мой дед…
На бумаге полупрозрачными красками был изображён могучий рыцарь в латах, а из-за его спины выглядывал тоже вооружённый до зубов крестоносец. Хотя рисунку и было уже, вероятно, лет сто, для гостей он не представлял ценности. Однако, чтобы не обидеть ставшую такой приветливой хозяйку, Вернер, приглядевшись, вежливо поинтересовался:
– А рядом с паном Вацлавом кто?
– Дедушка говорил, что это Комтур Отто фон Кирхгейм. По семейному преданию, он спас пану Вацлаву жизнь, – пани Карличек мечтательно усмехнулась. – Правда, какое удивительное имя – Комтур…
Минхель и Гашке быстро переглянулись. Им обоим было отлично известно, что комтур это не имя, а чин командира рыцарского отряда…
Юный князь московский Василько скакал напрямик, не выбирая дороги. Его буланый конь, прижав уши, шёл намётом, словно пытаясь догнать стаю уток, которая только что снялась с недалёкого водоёма и теперь, громко хлопая множеством крыльев, старалась подняться как можно выше. Вьюнош был в восторге. Его любимый кречет Булат так ловко ударил на лету селезня, что от сбитой на землю птицы в воздухе осталось только облачко выдранных перьев, медленно опускавшееся вниз.