– Я не выйду на сцену грязной! – воспротивилась Лили.
– Да не ты! – Дирк дернул салфетку и вытянул сразу нескольк штук. – Не ты, а… Что это?
Он брезгливо выронил несвежую салфетку.
– Тут что-то написано, – заинтересовалась Лили. – Кажется, по немецки?
Она с усилием прочитала по слогам:
– Ом-нес хо-ми-нес, кви ин кор-по-ри-бус апо-ди-териум!
– Ого! По-моему, это латынь, – удивленно сказал начитанный Ли, перебирая салфетки. – Но есть и на немецком, и на французском, и еще на каком-то славянском языке… О! А вот и английский: «Скажите всем, что в туалете сидят трупы!»
– Что за глупая пакость – испортить шокирующими надписями все салфетки! – возмутился Дирк, перебрав бумажные квадратики. – И этот текст омерзительный! Зачем?
– Панки, что с них возьмешь! – пожала плечами Лили.
– Дирк! – позвал Ли, напряженно глядя на исписанную салфетку.
– Что?
– Дирк, а ведь это мысль!
– Какая?
– Вот эта! – Ли постучал пальцем по салфетке. – Представь: мы начинаем, но прожектор выхватывает из темноты не Лили в белом платье, а страхолюдного зомби на унитазе!
– Символ сдохшего и разлагающегося общества потребления? – оживился сообразительный Дирк. – Неплохо!
– Тошнотворно громко звучит бурчание спускаемой воды! – блестя глазами, продолжил Ли.
– И тут же страдальческий крик кита! – подхватил Дирк.
– А где же девушка в белом платье? – заволновалась Лили.
Дирк успокаивающе похлопал ее по бедру:
– Она идет и плачет! А зомби на унитазах тянутся к ней пятнистыми руками!
– Убери от меня свои руки! – Обиженная Лили вырвалась и пошла прочь.
– И ты же сможешь добавить в нашу песню что-то вроде припева, чтобы это звучало как убойный рефрен: «Трупы! На унитазе! Трупы! На унитазе!»? – даже не обернувшись на подружку, требовательно спросил приятеля Дирк.
– Естественно, – ответил Ли, распихивая по карманам салфетки с надписями.
Он помнил, что конкуренты не дремлют, и не собирался давать им шанс.
24 января, 14.40
– На шубу не смотри! – потребовала я на подходе к салону меховых изделий.
– Ладно, – мурлыкнула довольная Ирка.
Она спустила в магазине косметики кучу денег, а я – небольшую кучку, но дефицит теней и кремов мне уже не грозил, и это радовало.
Что огорчало и тревожило, так это возмутительное безразличие, которое полиция аэропорта проявляла по отношению к двум трупам в туалетных кабинках!
Почему уборная до сих пор не оцеплена? Почему не работает следственная группа?
Неужели и на этот раз наш сигнал не получен?
Но ведь после того как мы с подружкой исписали выразительными оповещениями аж на пяти языках целую пачку салфеток в кафе, шокирующая правда уже должна была стать известна международной общественности!
– Ты знаешь, я думаю, что мы действовали слишком тонко, – с сожалением сказала я подруге.
– Ты про мою подводку?
Ирка встревожилась и полезла в сумку за новой пудреницей, чтобы рассмотреть в новом зеркальце новые стрелки, нарисованные новой подводкой для глаз.
– Надо мне было взять кисточку потолще, да?
– Я не про стрелки, я про трупы, – сказала я.
– Что такое? Кого-то еще пристрелили?! – за клацаньем пудреницы не расслышала подружка.
– Надеюсь, что нет!
– Так, послушай! – Ирка полезла в карман. – Я ведь не зря изучала эту карту, я выяснила, сколько тут, в транзитной зоне, туалетов – два комплекта на втором этаже и один на первом!
– Нет, это ты послушай! – Я застонала. – Прошу тебя, не надо больше о туалетах…
– Надо, Федя, надо! – Подружка настойчиво совала мне в лицо развернутый буклет. – Смотри, в этой изолированной части здания на нашем этаже два женских туалета, два мужских и два – для инвалидов. Я полагаю, что концентрация мертвых тел в первой мужской уборной уже критическая, там больше нельзя архивировать трупы, потому что живым скоро негде будет присесть по нужде. Таким образом, можно предположить, что наш маньяк вот-вот перейдет к освоению уборной номер два.
– Вот-вот? – нервозно переспросила я. – Нельзя ли поточнее?
– Ну, я не знаю! – Ирка развела руками. – Давай прикинем. Второе тело ты нашла когда?
– Примерно четыре часа назад.
– То есть где-то в одиннадцать. А первое когда?
– В шесть.
Ирка уставилась на тележный циферблат курантов в магазине часов, прищурилась, произвела вычисления и сообщила:
– Можем предположить, что маньяк совершает убийство раз в шесть часов.
– Почему это? Может, первый убитый уже вторые сутки в сортире сидит?
– Невозможно. – Подружка развернула меня к табло вылетов. – Во-первых, в этом аэропорту стыковки между рейсами в самом неблагоприятном случае не превышают шесть часов. Если бы не погода, маньяк давно уже улетел бы из Вены.
Я не стала спорить и спросила:
– А во-вторых?
– Твой телефон в режиме непрерывной эксплуатации сколько работает?
– Примерно семь часов, а что?
– А то, что у вас с первым убитым одинаковые мобильники. И если в одиннадцать часов его телефон продолжал исправно воспроизводить запись звуков кишечных спазмов, значит, начал он этот непрерывный концерт не ранее четырех часов утра!
– А! – Я поняла. – Значит, мы можем предположить, что маньяк сработал в половине пятого и в половине одиннадцатого. И если он огорчительно пунктуален…
– Конечно, он пунктуален, я знаю маньяков, – авторитетно заявила Ирка.
– …Тогда очередное убийство случится примерно в шестнадцать тридцать!
Мы обе посмотрели на куранты.
– У нас не больше двух часов, чтобы предотвратить убийство номер три! – вздохнула подружка. – И у меня все меньше надежды на местную полицию. Может, нам стоит действовать активнее?
– Это как же?
– Ну, я не знаю! Как ловят маньяков?
Я вспомнила голливудские фильмы и уверенно ответила:
– На живца!
– Прекрасно. – Ирка кивнула. – Значит, первым делом нам нужно понять, какой тип жертвы привлекает маньяка. Ну-ка постарайся вспомнить, чем похожи жертвы?
– Ну-у-у-у…
Я замялась.
Не слишком-то я их разглядывала. А кто бы разглядывал? Не то это зрелище, чтобы таращиться…
– Оба убитые – мужского пола!
Я наконец нашла что сказать и втайне обрадовалась, ибо у меня уже зародилось подозрение, что Ирка вот-вот объявит кастинг на ответственную роль живца и вынудит меня его выиграть.