– Оба они не толстые, не лысые, но на этом общее заканчивается, потому что первый покойник загорелый блондин, а второй – белокожий брюнет.
– М-да, негусто.
Подружка задумалась.
– Я не пойду их рассматривать дополнительно! – предупредила я вполне возможное смелое предложение.
– И не надо, я думаю о другом…
– О том, чтобы все-таки подключить полицию, я надеюсь?
– В конце концов, да… Слушай, а если просто разблокировать двери кабинок? Если они не будут заперты, кто-нибудь из страждущих – а они ведь идут в туалет косяком! – дернет дверь, увидит внутри жмурика и ка-а-ак заорет! И вуаля – вот и полиция!
Ирка улыбнулась, чрезвычайно собой довольная.
– А как же мы разблокируем замок снаружи, если он заперт изнутри? – резонно спросила я.
– А как маньяк их запер снаружи? – резонно спросила Ирка.
– А…
Мы замолчали, синхронно уронив челюсти.
Е-мое, а действительно – как он это сделал?!
– Ничего себе! Это же получается классическое преступление в запертой комнате! – Поломав голову и ничего разумного не придумав, я невольно восхитилась нашим маньяком. – Получается, он совершил идеальное убийство!
– Причем дважды, – напомнила Ирка. – А это уже никак не может быть случайностью, это уже система, а система – это всегда технология. Подержи-ка!
Она сунула мне в руки свой пакет из дьютифтри и полезла в сумку. Нашла полузатупившийся сувенирный карандаш с миниатюрной копией дома Хундертвассера на конце и досадливо выругалась:
– А, ч-ч-черт, у нас же нет бумаги!
– В кафе еще есть салфетки, – напомнила я. – А зачем?
– Затем, что нужно кое-что начертить.
Ирка сунула под мышку ридикюль, взяла у меня пакет, потом помотала головой и сказала:
– Нет, так не пойдет, надо развязать себе руки! За мной! – И решительно зашагала в магазин кожизделий.
«Для каких это действий вам нужно развязывать руки, интересно? – пробормотал мой внутренний голос. – Вы вроде и до сих пор не особо стеснялись!»
– Это что за гнусный намек? – оскорбилась я. – Мы законов не нарушали!
«Скажи это австрийской полиции», – съязвил мой внутренний голос.
– Подумаешь, небольшое недоразумение с визовым режимом! – отмахнулась я. – Зато законы морали и нравственности мы соблюдаем неукоснительно!
– Ленка, у тебя монеты есть? – требовательно спросила подружка, успевшая добежать до прилавка. – Два сорок евро мелочью найдешь, чтобы я без сдачи расплатилась?
– За что? – спросила я, приблизившись.
Тема расплаты за содеянное меня уже живо интересовала.
– За эту сумку. – Ирка показала свою покупку.
Она не произвела на меня сокрушительного впечтления: сумка как сумка, ничего особенного, типичная ручная кладь для авиаперелетов – на колесиках и с длинной ручкой, за которую котомку удобно тянуть. Стиль унисекс, цвет серо-зеленый, как те тени «Мечта Рэмбо», которые произвел мой сын.
– И что такого в этой сумке? – спросила я с недоумением.
– У нее идеальная форма.
– Ты находишь?
Я с сомнением осмотрела квадратный чемоданчик, но воздержалась от высказываний, вспомнив одну беседу с мужем.
Как-то вечером после сытного ужина Колян подпер подбородок кулаком и, глядя в глубь вселенной, задумчиво спросил меня:
– Кыся, а ты кем хочешь стать в следующей жизни?
Признаюсь, я растерялась:
– Эй, не спеши, я еще в этой жизни не стала всем, кем хотела!
– Понимаю, – философ снисходительно кивнул. – А вот я хочу стать правильным шестиугольником.
– Кем?!
– Ну а что? Это просто и красиво…
– А почему шестиугольником-то? – проглотив комментарии, полюбопытствовала я. – Квадрат еще красивее и проще!
– А я буду совершенствоваться из жизни в жизнь, – мечтательно сказал Колян, и я не нашлась что ответить.
– Интересно, кем ты была в прошлой жизни? – шепотом спросила я квадратную сумку. – Неужели шестиугольником?
– Что ты говоришь? – Ирка перегрузила в свою новую сумку-тележку щегольский шарпеевидный ридикюль и увесистый пакет с покупками из отдела косметики. – Все, вот теперь мне будет гораздо удобнее!
– Гораздо удобнее будет что? – уточнила я.
Кажется, назрело время для плана В.
– Все! – ответила Ирка и выкатилась из магазина. – Идем, займемся схемами.
– Схемами чего?
Подружка не ответила и устремилась к кафе.
24 января, 14.55
В кафешке яблоку негде было упасть.
Занято было все: стулья, столы, подоконники, проходы между столами. Даже на бортике кадки, содержащей в себе хилую пальмочку, сидели люди. Будь пальмовые ветви покрепче, на них тоже кто-нибудь уселся бы, я уверена.
– Что им всем тут, медом намазано?! – не выдержала я.
– Это инстинкт, – авторитетно сказала Ирка. – В трудные времена люди всегда стараются держаться поближе к источнику пищи.
Самих нас кафе в настоящий момент интересовало как источник салфеток.
Нахально стянув со стойки пачку бумажек, мы с Иркой переместились к книжному ларьку.
К источнику знаний люди почему-то не очень тянулись, и за полками с печатной продукцией образовалась тихая гавань.
Ирка обильно послюнявила карандаш и принялась старательно черкать на салфетке.
Из опасения, что подружке приспичило написать еще пару строф великой педагогической поэмы для потомков, я поначалу следила за ее действиями с подозрением, но вскоре успокоилась. Ирка не писала, а чертила.
Я уважительно притихла.
Первое образование у моей подруги инженерное – политех. Будучи гуманитарием до мозга слуховой косточки – а это, чтобы вы знали, самая маленькая из костей в человеческом организме, – я с большим почтением отношусь к тем, кто разбирается в точных науках. Без этих людей мы, гуманитарии, до сих пор сидели бы в пещере, жаря мамонтовый хобот на открытом огне и скрашивая себе жизнь во мраке невежества волшебными сказками.
– Ну, вроде того, – сказала наконец подружка и повертела так и сяк исчерканную салфетку.
Я не смогла без объяснений догадаться, что на ней изображено:
– Это ступеньки? А почему они разной высоты?
– Потому что это НЕ ступеньки, – ответила Ирка. – Это упрощенная схема манипулятора.
«Круто!» – обрадовался мой внутренний голос.
А воображение живо нарисовало Сигурни Уивер в манипуляторе-погрузчике.